— Тогда мы бы остались в Манчестере. Прижавшись к нему покрепче, она пробормотала:
— Я даже не знаю, как их зовут.
— Кого?
— Собак!
— А-а. Бен и Лютер.
— Лютер — это овчарка?
— Ага.
— В честь Мартина Лютера Кинга?
— Умница.
— Потому что он…
— Прежде всего, конечно, черный, и еще сильный, честный и очень преданный.
— Кто его так назвал?
— Моя мать. Она сказала, что он похож на лидера. Она хотела назвать его Отелло, но Норман категорически отказался орать на весь двор «Отелло, ко мне!»
— Нам действительно необходимо идти прямо сейчас? — вкрадчиво спросила Дорис.
В его глазах заискрилось веселье.
— Я думаю, — протянул он, — какие-нибудь пять минут не сыграют большой роли.
— У меня были планы на подольше, чем пять минут.
— Правда?
— Правда. — Она целовала его до тех пор, пока не стало ясно, что одними поцелуями тут не обойдешься. Почему-то каждый раз рано или поздно они приходили именно к такому выводу. — Задерни занавески, — прошептала Дорис, не отрываясь от его губ.
— В этом нет необходимости, — ответил Итан, тяжело дыша.
Он подхватил ее на руки, положил на кровать и потянул за золотую кисть. Полог упал, погрузив их в парчовую тьму.
— Теперь я тебя не вижу, — прошептал Итан, покрывая поцелуями ее лицо и шею и расстегивая ей пуговицы на рубашке.
— Мне нравится чувствовать твои прикосновения.
— Да, — проговорил он в ее плечо, — это очень возбуждает.
— В темноте так тепло и спокойно.
Они раздевали друг друга медленно, получая от этого взаимное удовольствие.
Дорис обнаружила, что в темноте проще быть изобретательной, отбросить все запреты, мешавшие без остатка отдаваться наслаждению. Можно было даже на время перевоплотиться в кого-то очень эротичного, сексуального и смелого. Это оказалось самым удивительным, волшебным переживанием в ее жизни. Потому что Итан не мог видеть ни ее лица, ни чувств, которые оно отражало.
Потом они молча лежали, не размыкая объятий. Слышно было только их все еще тяжелое, неровное дыхание. Дорис не догадывалась, о чем думает Итан, но знала, чего в эту минуту больше всего на свете хотелось ей. Чтобы время остановилось и она могла оставаться в этой чудесной теплой парчовой пещере с мужчиной, который сделал ее жизнь такой необыкновенной, волнующей и в то же время печальной. Я могла бы полюбить тебя, подумала она. Могла бы.
Осторожно повернув голову, Дорис посмотрела на лицо Итана, смутно видневшееся в багровой полутьме, и провела пальцем по его губам. Он приоткрыл рот и легонько прикусил ей мизинец. Вновь охваченная возбуждением, она, застонав, выдохнула его имя. Итан лег на нее и стал целовать с такой страстью, таким желанием, что оно вызвало ответный порыв в каждой клеточке ее тела. Раздвинув бедра, она вновь впустила его в себя, открыто и агрессивно упиваясь блаженством. Когда все кончилось и они, ослабевшие и утомленные, отдыхали, Итан поднял полог.
— За нами могут наблюдать, — запротестовала Дорис.
— Я хочу тебя видеть. И если только он не висит за окном в вертолете, то никак не сможет ни заглянуть в эту комнату, ни увидеть того, кто лежит на кровати.
Поднявшись на колени рядом с ней, он провел ладонями по ее телу сверху вниз, настойчиво подбираясь к горячему влажному лону. Его пальцы быстро нашли самую чувствительную точку, и это новое ощущение потрясло Дорис.
— Мы могли бы провести здесь целый день, — произнес он хрипло.
— Да, — прошептала она, — Итан, боже мой, Итан…
Она напряглась, застонала и выгнулась.
— Я и не знала, что могу… Столько раз. Вскрикнув, Дорис отдернула его руку, пытаясь отдышаться, но он не останавливался.
— Итан, довольно, — взмолилась она.
Дорис опрокинула его на кровать и, удерживая за руки, заглянула ему в глаза. Они стали темно-серыми, подернулись дымкой, губы были слегка приоткрыты, словно ему было трудно дышать. И это так возбудило ее, что теперь она взяла инициативу на себя и дразнила его до тех пор, пока он не застонал от острого наслаждения.
Едва переводя дыхание, он спросил хриплым голосом:
— Больше не испытываешь чувства вины? Дорис покачала головой. Но желание быть любимой росло в ней.
— Пойдем в душ! — вдруг скомандовал Итан.
— Вместе? А ты не думаешь, что это чревато…
— Даже если и так, что из того?
— Это безумие.
— Да, но я только что обнаружил, что мне совершенно не хочется, чтобы оно когда-нибудь кончилось.
Но ведь рано или поздно ему все равно придет конец, подумала девушка.
— Не уверена, что смогу пошевелиться, — сказала она вслух.
Он улыбнулся и помог ей встать.
Когда Дорис одевалась после душа, отойдя подальше от окна, он попросил ее еще раз показать ему фотографии.
— Зачем?
— Я хочу понять, с какой точки снимали. Она достала из чемодана конверт и протянула ему.
— Только сначала оденься.
— Сейчас, — рассеянно проговорил он, перебирая снимки. — Здесь одной не хватает. Ты уничтожила ее?
— Да, — ответила она с вызовом.
Итан только кивнул и, ничуть не стесняясь своей наготы, подошел к окну, держа фотографии в руке.
Скульптурно вылепленная спина, длинные ноги, широкие плечи и узкая талия, — прекрасное, стройное, мускулистое тело. И, несмотря на то, что в комнате было прохладно, его кожа казалась удивительно теплой. К ней так и тянуло прикоснуться!
— Те, что были сделаны, когда ты выходила из Холла, сняты откуда-то сверху.
— Так и есть, — подтвердила Дорис, глядя из окна на деревья.
— Примерно под таким же углом, как отсюда.
Положив руку на обнаженную спину Итана, она взглянула через его плечо на снимок и перевела взгляд на тропинку, по которой в тот день возвращалась в коттедж. Однако ее мысли были заняты не столько видом из окна, сколько ощущением теплой кожи, на которой лежала ее ладонь. В сладостной истоме Дорис прикоснулась губами к его плечу.
— Веди себя прилично.
— Не хочу.
Итан скорчил насмешливую гримасу, протянул ей конверт и пошел одеваться.
— Надень-ка свитер, становится прохладно, — скомандовал он.
Рассеянно кивнув, она положила фотографии обратно в чемодан.
— Выгуляем собак, а потом съездим в городок, купим что-нибудь на ужин.
— О'кей.
