— А у нее есть дочь? — без малейшего интереса спросил Лукас.
— Даже две, причем обе не блещут ни красотой, ни умом. Спасибо, дорогая. — Далси приняла из рук Татьяны стакан. — А что до компании… престарелые вояки, самодовольные отпрыски древних родов, жеманные девицы — разумеется, все с безупречной родословной, и ни одной индивидуальности, ни одной личности! Вот почему я так не люблю брайтонское общество.
— А вы что думаете о рауте, кузина? — спросил Лукас, не отрываясь от книги.
Татьяна исподтишка взглянула на него. Как это она раньше не замечала, что он опасен?
— По-моему, там было много… поучительного.
— Вот как? Вы научились какому-нибудь новому танцу?
— Скорее еще одному варианту того, который я уже прежде умела танцевать.
Лукас поднял бокал с кларетом. Какие у него красивые руки! Татьяна без труда представила себе его палец на спусковом крючке пистолета, готового выстрелить.
— Значит, вечер не потрачен впустую?
— Нет. — Девушка отвернулась, собираясь налить себе хереса. — Вам тоже вина? — спросила она у графини.
— О нет, нет, я иду спать. Должна сказать, что это нудное сборище людей имеет одно положительное свойство — оно заставляет красоту блистать еще ярче. Ты представляешь, Лукас, за ужином Татьяна сидела между генералом Нэшем и этим болваном Эндрю Борнмутом. Можешь себе представить что-нибудь более отвратительное — старый зануда и молодой идиот…
Лукас молча поднял глаза на Татьяну.
— Я едва не рассмеялась, когда ты так ловко оторвала подшивку на подоле, — с улыбкой продолжала графиня. — Наверное, надеялась отдохнуть несколько минут наверху — а тут Антея лично вызвалась сопровождать тебя! Именно тогда я и начала подозревать, что она хочет что-то у тебя выпытать.
— Кажется, она считает, что ее старшая дочь была бы вашему сыну подходящей парой, — негромко произнесла Татьяна.
— Эта глупая Сельма? Мне следовало бы догадаться! Бедный Лукас. Ну, по крайней мере мне нечего бояться, что ты попадешься в один из капканов, которые, несомненно, постарается расставить Антея.
— Не попадусь. — Лукас так резко захлопнул книгу, что Татьяна вздрогнула. — Как вам кажется, дорогая кузина, подходящая я кандидатура на роль мужа Сельмы? — Голос его приобрел бархатные баритональные нотки, отозвавшиеся дрожью где-то внутри ее тела.
Она быстро овладела собой и ответила обычным насмешливым тоном, к которому он привык:
— О, я думаю, очень подойдет. С ее лошадиной физиономией она вполне может сойти за лошадь, которую вы с таким усердием выбираете.
Далси издала сдавленный смешок и тут же прикрыла рот рукой.
— Татьяна! Как ты можешь!
— Должно быть, на меня плохо повлиял нынешний вечер. — Девушка предложила графине руку и была благодарна, что та не отказалась опереться на нее. — А теперь, ради Бога, пойдемте спать.
Каррутерс расчесывала волосы хозяйки, когда в дверь постучали. Татьяна не успела остановить горничную, и та, открыв дверь, онемела от удивления, увидев на пороге не графиню, а хозяина.
— О, милорд, — пролепетала она и оглянулась на Татьяну, сидевшую в ночной сорочке, — прошу прощения…
— Пойди и принеси хозяйке теплого молока, — холодно сказал Лукас.
Каррутерс присела в поклоне, потом бросилась исполнять приказание.
Он закрыл дверь.
— В том, что горничная глупа, есть один недостаток: она сломя голову бросается выполнять ваши приказания, но, как видите, с не меньшим усердием готова выполнять и мои.
Татьяна встала и потянулась за пеньюаром.
— Вы не имеете права…
— Бросьте. Я видел вас в бриджах и в расстегнутой рубахе — вы в грош не ставите приличия, и я это знаю. Не понимаю только, что за игру вы затеяли и с какой целью.
Татьяна накинула пеньюар на обнаженные плечи.
— Мне казалось, что игру затеяла ваша мать.
— Не спорю, но вы ведь тоже не просто послушное орудие в ее руках. Интересно, играют ли в Мишакове в шахматы? В Санкт-Петербурге я нередко проводил вечера за шахматной доской. Кажется, вы намерены объявить мне шах, мисс Гримальди; видимо, леди Борнмут рассказала вам что-то такое, из-за чего вы стали меня бояться.
— Я вовсе не боюсь вас, — усмехнувшись, заявила Татьяна. — С какой стати бояться того, кто убивает людей, стреляя в спину?
— Мне нередко приходилось стрелять и в лицо.
Такого поворота она не ожидала. Куда исчез этот любитель бренди, увлеченный своими розами? Перед ней был другой человек, сумевший выбраться из охваченной войной России с немой, растрепанной и неряшливо одетой девчонкой на руках. Она его недооценила.
— Рискну снова показаться вам невоспитанным, но, должен сказать, временами я искренне сожалею, что встретил вас.
«Не странно ли, — подумала Татьяна, — что временами я чувствую абсолютно то же самое?»
Глава 12
Концерт был великолепен: квартет струнных инструментов и новый итальянский тенор, по которому с ума сходило все высшее общество, превзошли все ожидания. Однако Татьяне было не до музыки.
Сюзанна поднялась с кресла и как-то странно посмотрела на свою подругу.
— Мама зарезервировала для нас столик в «Лонгчемп». Я подумала, что мы могли бы прогуляться по парку…
— С удовольствием. Сегодня такой чудесный день.
Девушки присоединились к толпе, выходящей с концерта. Миссис Катберт и ее младшая дочь Сара шли впереди.
— Может быть, мы встретим мистера Паркера, — робко заметила Сюзанна.
— Графиня еще не получила от него ответа на приглашение. Я имею в виду четырнадцатое.
— Он уехал в Лондон по каким-то скучным делам, и я сомневаюсь, что ему удастся вернуться вовремя.
— Как ты думаешь, чем занимаются мужчины, когда уезжают по делам?
— Наверное, играют и пьют, как за карточным столом. — Сюзанна неожиданно сжала локоть Татьяны. — Ох, силы небесные! Ты только взгляни!
По дорожке к ним приближалось удивительное создание — прежде Татьяне не приходилось видеть ничего подобного. На женщине были платье и короткий плащ в коричневую полоску; шляпка в форме кивера прикрывала копну рыжевато-каштановых кудряшек. Она держала на поводке пару борзых, а следом за ней, неся ее шлейф, шествовали два мальчика в ливреях горчичного цвета. Рядом шел высокий седовласый мужчина, он держал над своей спутницей раскрытый зонт.
— Гордая, как будто она член королевской семьи, — пробормотала Сюзанна.
Татьяна незаметно разглядывала женщину — было в ней что-то смутно знакомое, хотя она могла бы поклясться, что никогда прежде ее не видела.
