Только старая генеральша после отъезда нежданного посетителя долго пробеседовала с дочерью, причем они не раз, заливаясь слезами, старались успокоить друг друга, да Софья Карловна отправила с нарочным записку к своему жениху с просьбой немедленно приехать к ней.
Князя посланный не застал дома, и он приехал только на следующий день, рано утром, и, входя, предупредил, что он долго оставаться не может и что его дома ожидает важное дело.
— Неожиданно приехал из Москвы мой дядя, — пояснил он невесте. — Он уже был у меня и тоже не застал меня дома. Его приезд имеет важное, решающее значение для меня и для вас. Я имею полное основание предполагать, что он приехал по поручению матушки, хотя будет уверять, что его вызвали в Петербург его личные дела. Мне нужно строго обдумать свой предстоящий разговор с ним. Я знаю, как всецело матушка доверяет ему и какое влияние он имеет на нее!
— Ну еще бы! — с холодной улыбкой повела плечами Софья Карловна. — Ведь это тот «дядя», после которого ваши меньшие сестры и братья являются единственными наследниками?
Несвицкий покраснел и строго заметил:
— Я попросил бы вас не позволять себе такого тона в разговоре о моей матери!
— Я не произносила имени вашей матушки и не знаю, почему упоминание об этом родственном праве может являться оскорбительным для ее чести! А впрочем, я вызвала вас не затем, чтобы пререкаться с Вами. Мне нужно сделать вам довольно оригинальное сообщение и предварительно предложить вам один, быть может, довольно щекотливый для вас вопрос.
— Что такое? — спросил Несвицкий недовольным тоном, опускаясь в кресло с видом человека, добровольно обрекающего себя на скучную и томительную беседу. — Я слушаю вас, — сказал он, скрещивая на груди руки.
— Я предупредила вас, что мой вопрос может показаться вам несколько щекотливым.
— Я слушаю вас! — нетерпеливо повторил князь.
— Скажите мне… Вас очень не уважают и в том обществе, в котором вы вращаетесь, и в том полку, в котором вы служите?
Софья Карловна говорила холодно и спокойно, в упор глядя в лицо своего жениха.
Он как-то весь съежился под этим холодным взглядом, а затем произнес глухим голосом:
— Я не понимаю вашего вопроса!
— А между тем он прост и понятен! Каждый человек сам прежде и полнее всех должен оценивать и понимать отношение к нему окружающих его лиц. Вы особенно блестящим умом не одарены, но все-таки должны же и можете же понять, за что именно относятся к вам с таким глубоким пренебрежением, что это чувство переносится на все, вам близкое.
— Что вы хотите сказать?.. Я не понимаю вас! Я считаюсь одним из самых исправных по службе офицеров, и мое начальство…
— Не о вашем начальстве речь и не о вашем умении вытягивать носок и громко кричать на парадах. Ваша военная дрессировка меня не касается… Можно не уметь маршировать на плацдарме, но уметь твердо держать свое дворянское знамя, уважать свое родовое дворянское имя!..
— Но объяснитесь же, наконец!.. Что вы хотите сказать?..
— Я хочу поведать и рассказать вам о том, что вчера здесь, в доме моей матери, в доме моего всеми уважаемого отца, мне было предложено бросить вас, прогнав вас из дома и довольно невыгодный и вовсе не почетный титул вашей супруги променять на… очевидно выгодный титул фаворитки.
Несвицкий при этих словах широко открыл глаза, медленно, как во сне, поднялся с места и с расстановкой переспросил:
— Вам… Вам было сказано все это?
— Да, и мне, и моей матери… Здесь, в нашем доме, передо мной в ярких красках нарисовали ту перспективу роскоши, «величия» и «почета», даже «почета», которые ожидают меня, если я соглашусь на сделанное мне предложение, и для вящего моего вразумления мне назвали несколько громких имен, отчасти уже удостоенных подобного почетного положения, а отчасти еще добивающихся его! Затем в заключение меня льстиво и угодливо заверили, что то положение, которое ожидает лично меня, в случае моего согласия, значительно превзойдет все, чего тем же путем успели добиться другие…
Софья Карловна на минуту умолкла. Молчал, сидя перед нею, и Несвицкий.
— Вас удивляет, что я выслушала все это до конца? — заговорила опять Лешерн, — что я дала излиться такому странному красноречию?.. Я понимаю ваше удивление!.. Но я была слишком ошеломлена, слишком поражена всем тем, что я услышала… А вы… хотели бы, чтобы я согласилась? — в лицо ему рассмеялась Софья Карловна. — Впрочем, вы правы. По вашему адресу, на случай моего согласия, была также целая серия разных обещаний: и денег вам дали бы, и чинами вас не обошли бы, и ваша строгая и безупречная матушка, вероятно, лишний раз командировала бы к вам вашего «дядюшку», поручив ему поздравить вас с исключительной милостью! К сожалению, в семье Лешерн честь понимают по-своему, и лицо, говорившее со мною, уехало из нашего дома, вероятно, дав себе слово впредь осторожнее браться за подобные миссии! Но, принимая на себя это, этот человек шел к людям, совершенно незнакомым ему, к людям, которых он до вчерашнего дня и в глаза вряд ли когда-нибудь видал… Он просто судил о нас по другим, близко знакомым ему примерам, тогда как вас, князь, он вероятно и в обществе не раз встречал, и по службе вас видал и знает. Скажите, на чем же он основывался, когда так смело и бесстрашно явился сюда с предложением, которое, будучи обращено ко мне, неминуемо касалось и вас, как моего будущего мужа? Что сделали вы, князь, что все это по вашему адресу и возможно, и доступно?..
— Что же мне, на дуэль, что ли, вызвать этого посланца? — нетерпеливо оборвал ее речь Несвицкий, порывисто встав и натягивая на руки форменные белые перчатки. — Ведь должны же вы понимать, что дуэль тут невозможна, как недопустима и другая мера воздействия. Я кулачных боев не признаю и на кулачках никогда ни с кем не дрался!.. В угоду вам я боксу обучаться не стану!..
— И… вы даже хотя бы через бесконечно доброго и бесконечно корректного великого князя Михаила Павловича не попытаетесь попросить отчета в том, о чем я сказала вам?
Несвицкий порывистым движением чуть не пополам разорвал перчатку и, не сдерживаясь, крикнул, как еще ни разу не кричал в доме Лешернов:
— Да вы с ума сошли! Вы положительно с ума сошли! Да понимаете ли вы, на что вы меня толкаете, о каком отчете вы говорите!.. Нет, у вас положительно какие-то допотопные понятия, и я, право, не знаю, как нам с вами жить придется при таком вашем мировоззрении!..
— Да и я в раздумье останавливаюсь перед вопросом, «как нам с вами жить придется»? — вздохнула Софья Карловна.
Князь ничего не ответил; он молча стоял перед ней, как бы что-то соображая и над чем-то крепко задумываясь.
— Я надеюсь, что ни вы, ни ваша матушка не позволите себе никакой резкой выходки и обойдете молчанием весь этот… несколько неловкий инцидент? — произнес он, первый нарушив молчание.
— Что сделает матушка, за это я вам поручиться не могу… Что же касается меня, то я смело могу уверить вас, что я только теперь вполне поняла и вас, и то, что ожидает меня в совместной жизни с вами. И я заявляю вам, что, как я никогда ни перед чем не сробею и не отступлю, так же точно я не пойду навстречу никакому новому оскорблению, сознавая, что заступиться за меня некому и ни на чью смелую и честную защиту я рассчитывать не могу! Это — тяжелое преимущество сирот, и не дай вам Бог когда-нибудь понять всю безотрадность этого права!..
