Я не осмеливалась перебивать, ведь именно это мне нужно было услышать. Теперь, глядя в прошлое, я думаю, не слишком ли гладко он говорил. Возможно, в своем одиночестве я создала себе друга из человеческой тени, которую наделила жизнью. Такие игры ума опасны.
– Ферейба-джан, скажи что-нибудь. Скажи, что согласна.
Когда он произнес мое имя, сомнений не осталось. В тот момент он был живым и настоящим и заботился обо мне как раз так, как мне было нужно. Привязанная к нему невидимой нитью, которую сама сплела, я не могла уйти.
Ферейба
9
– Я слышала, что в его смерти обвиняют тебя, – решительно заявила Кокогуль.
Мою шею обожгло волной жара. Я едва не выпустила из рук полотенце, которым вытирала посуду.
– Меня? При чем здесь я?
– Его семья говорит, что он был абсолютно здоров. Что он лишился жизни накануне дня, когда должен был прийти к нам и получить окончательное согласие. И конечно, жена аги Фируза хочет, чтобы ты понесла наказание. Сначала твоя мать, потом дед, а теперь еще и этот молодой человек – всего за несколько часов до того, как стать твоим официальным женихом.
У меня слезы подступили к глазам. Жестоко было упоминать тех, от чьей потери я особенно страдала.
– И нечего тут плакать, – вразумляла меня Кокогуль, – ты подумай сама, как же им не делать таких выводов? У них горе, они в расстроенных чувствах и знают твою историю. Наверное, я везучая, раз до сих пор жива, – усмехнулась она.
Возможно, она выдумала все эти сплетни. Я никогда не знала, чего от нее ожидать. Иногда она так увлекалась собственной версией событий, что искренне забывала о реальности. Я продолжила вытирать посуду, но Кокогуль не умолкала.
– Я пошла отдать долг уважения его матери. Стоило ей меня увидеть, она ударилась в слезы. Рыдала и говорила, что моя дочь – настоящее проклятие. Что как только они начали свататься к нам, все в их семье пошло наперекосяк. Думаю, несколько женщин вокруг – не очень много – могли это услышать.
Господи! В торжественной чинности, когда над телом читали «аль-Фатиху», это услышал весь Кабул. Теперь меня будут считать местной ведьмой. Где бы я ни появилась, вслед мне будут шептаться.
– Что ты ей ответила? – нерешительно спросила я.
– Что можно ответить убитой горем матери? Я сказала, что молилась Богу, чтобы душа ее сына обрела покой на небесах.
– А обо мне ты сказала что-нибудь?
– Ферейба, когда над телом покойного читают суру «аль-Фатиху», это не время и не место для споров. Я просто сказала, что считаю это совпадением.
Кокогуль взяла стакан и налила себе воды.
– Не следует так говорить о покойном, но я слышала, что он приносил немало проблем. Не уважал собственных родителей, воровал у них деньги. Хомейра-джан рассказывала, что он однажды так избил ее младшего сына, что мальчик целую неделю ходил слепой на один глаз.
– Когда ты видела Хомейру-джан? – будто невзначай спросила я, не поднимая глаз от посуды.
– Пару недель назад на базаре. Она вернулась из Индии, щеголяет новенькими золотыми браслетами.
Выходит, Кокогуль знала, что о нем говорят, но продолжала готовить сладкое угощение, чтобы принять сватовство.
Мама… Всю жизнь я называла Кокогуль этим светлым и полным надежды словом, надеясь на нежное прикосновение к своей щеке, но слишком часто получая лишь намек на это.
– Я слышала разговоры гостей. Ага Фируз думал, что если мальчика женить, то он угомонится и прекратит озорничать. Ему много месяцев искали пару. Кому такое нужно? Ни одной семье не хочется, чтобы их дочь служила запасным вариантом.
Я швырнула полотенце на край стола.
– Но меня ты готова была выдать за него замуж, правда ведь? Почему? Чем я отличаюсь от других девушек?
Я говорила резко. Неутолимое чувство обиды становилось между мной и Кокогуль в краткие моменты откровенности.
Она посмотрела мне в глаза.
– Милая моя, ты отличаешься от Наджибы. Мне даже странно, что ты об этом спрашиваешь. С Наджибой все просто. Она хорошенькая… Достаточно хорошенькая, чтобы на нее обратили внимание. Она из уважаемой семьи. Она веселая и обходительная.
– А я?
– Ты? С тобой мне всегда приходилось нелегко, – слова Кокогуль были как тычки в грудь, – да, ты воспитанная и черты лица у тебя достаточно привлекательные. Но абсолютно всем известно, что ты потеряла мать. Именно этим ты и отличаешься от других. И не надо так злобно смотреть на меня. Хочу тебе напомнить: не моя вина, что твоя мать умерла. И не моя вина в том, что говорят люди. Но я делаю для тебя все, что могу. Подумай об этом, Ферейба. Не заносись слишком высоко.
– Ты не любишь меня так, как любишь их.
– А ты не любишь меня так, как любишь отца и деда. Не думай, что я этого не знаю.
Я замолчала. Конечно, она говорила правду.
А Кокогуль невозмутимо вернулась к своей персоне, как будто наши несостоявшиеся сваты нанесли ей личное оскорбление:
– Мне жаль, что они потеряли сына. Но еще больше жаль времени, которое я потратила, угощая их чаем и печеньем.
Падар-джан ничего обо всем этом не говорил. Он приходил и уходил, ласково спрашивал о нашей учебе, но ни словом не упоминал агу Фируза и его сына. Я хотела бы, чтобы отец вел себя по-другому, но он иначе не мог. Я освободилась от жениха и его семьи, но теперь оставалось лишь гадать, как легко семья отдаст меня, если посватается кто-то еще. И ждать, когда это случится.
Я находила утешение у моего соседа. Он читал стихи и жаловался, что потерял несколько баллов на экзамене. Увлеченно говорил о том, как после окончания университета пойдет работать. Ему хотелось поехать за границу и пройти стажировку в иностранной компании. Увидеть мир. Я любила слушать, как он рассказывает об университете. Он так детально описывал расположение, и здания, и преподавателей, что я могла, закрыв глаза, представить себя там, внутри.
Однажды он сказал нечто такое, чего я никогда прежде не слышала:
– Я хотел бы познакомиться с тобой и твоей семьей, так, чтобы нас не разделяла стена.
Краска бросилась мне в лицо. Я улыбнулась, ерзая в траве.
– Но это же означает… То есть это ведь не…
– Я не хочу сказать ничего лишнего. Но, думаю, ты должна знать: я считаю, что нашим семьям следует начать переговоры.
– Знаешь ли ты, что это означает? – спросила я, смутившись. – Не говори того, чего не имеешь в виду.
– Я не стал бы говорить того, чего не имею в виду, Ферейба. Поверь мне, кандем. Сладкая моя.
У меня мурашки забегали по коже, когда он произнес мое имя, а нежное, но смелое слово «кандем» было как ласковый поцелуй.
– Знаешь, о чем я думаю каждый день?
