Был уже вечер, когда он подкатил на своей машине к подъезду Волгина. Теперь оставалось только проникнуть в дом, когда кто-нибудь войдет или выйдет из парадной. Он заглушил мотор, вышел из машины и стал ждать. Его терпение было вознаграждено: из подъезда выскочил паренек с ротвейлером на поводке, и таким образом Виктор попал внутрь. На пятом этаже он вышел из лифта и нажал на кнопку звонка нужной квартиры. Ему открыл высокий молодой мужчина в трусах.
— Вам кого? — удивленно спросил тот, увидев на пороге незнакомца.
Виктор, не раздумывая долее, так как нервы у него уже были на пределе, ударил хозяина кулаком в челюсть и метнулся в глубь квартиры, где на разобранной постели кричала от страха полуобнаженная женщина. Он зажег свет и увидел… Машу Хворостенко. Она сидела на диване в широкой мужской майке, прижав к груди голые загорелые ноги, и смотрела на него глазами, полными животного ужаса.
— Витя? — спросила она ошарашенно, пытаясь удостовериться, что это действительно он, а не какой-нибудь налетчик-душегуб.
— Маша? Ты? — таким же тоном произнес Морозов и с совершенно глупым видом спросил: — А где Аня?
— Не зна-аю, дома, наверное…
В этот момент Антон, придя в себя, бросился к незнакомцу, самовольно проникшему в его жилище, и сбил его с ног таким же мощным ударом в челюсть.
Анна, оказавшись дома, то есть в квартире Морозова, и не застав там любимого человека, уже собралась звонить ему на сотовый, как вдруг заверещал телефон, и перепуганная Маня возбужденно зашептала в трубку:
— Анька… Ты где сейчас? А, уже дома? Приезжай скорее к Антону… Я знаю, что поздно… Вызывай такси… Тут наши мужики подрались… Я их кое-как разняла… Ужас…
— Машунь, я ничего не понимаю. Какие «наши» мужики? Объясни толком…
— Такие… Нечего бумажки с адресами бывших ухажеров где попало разбрасывать… Виктор твой здесь… Они с Антоном подрались из-за тебя…
— Боже мой! Как они сейчас?
— Сейчас уже нормально. Но… мало ли что… Приезжай, а? Забери своего, ради бога, а то он у тебя какой-то буйный…
— Хорошо, — устало вздохнула Анна и нажала на отбой.
Уже с порога она, как только вошла в квартиру Антона, увидела непередаваемую картину. Волгин и Морозов, с асимметричными ссадинами на скулах, сидели за столом и, судя по всему, собирались пить водку.
— Здравствуй, Аня! — воскликнул Антон. Из-за того, что недавно здесь произошло, он пребывал в саркастическом настроении.
— Виделись.
— Не слышу радости в голосе!
— Не вижу повода для радости.
— Да брось ты! Мы тут уже без тебя разобрались. Все нормально, конфликт исчерпан…
— Это я уже поняла. Ну вот что, братья Кличко. Хорошего понемножку. На сегодня спаринг окончен. Не угодно ли вам разойтись?
— На разойтись мы сразу отозвались. И расходились… то есть разгулялись, — подражая Высоцкому, пропел Волгин и потянулся за гитарой. Ему хотелось продолжения банкета.
Анна отобрала у него инструмент.
— Хватит паясничать.
— Да ладно тебе, Анют. Твой Витек — мировой парень. Мы еще будем домами дружить.
Анна устало опустилась на диван.
— Господи, из-за меня мужики еще никогда не дрались, — ошалело глядя на них, пробормотала она. — Какие же вы оба идиоты.
— Нет, Вить, как тебе это нравится? Мы же теперь еще и идиоты. Ань, по-моему, у тебя мания величия, или ты просто о нас, мужиках, слишком хорошо думаешь. Вынужден вас разочаровать, прекрасная леди, но на этом рыцарском турнире сражались не за вас.
— А за кого же? Маню, что ли, не поделили?
— За честь мужицкую! — воскликнул Волгин, многозначительно подняв указательный палец. — Ребята, это уже тост. Мне кажется, за такое стоит выпить.
— Я, пожалуй, не буду, — спохватился Виктор. — Мне еще Аню домой везти.
— Значит, если бы не я, ты бы преспокойно сел пьяный за руль — так тебя следует понимать?
Она была ужасно зла на него. И на себя — за свою дурацкую оплошность. И на Волгина с его желанием исповедоваться, из-за которого чуть было не разрушилась ее личная жизнь. Одна лишь Маня Хворостенко, принявшая удар на себя, не вызывала у Анны агрессии.
— Дорогие гости, — заговорила Маня, — не надоели ли вам хозяева?
— Да, извини, Маш… — пробормотал Виктор, вставая из-за стола.
Он все еще чувствовал себя неловко из-за того, что устроил тут такой тарарам, из-за своей азиатской ревности, обломавшей ни в чем не повинным людям весь интим.
— Ну поскольку мужицкая честь восстановлена, мы, пожалуй, пойдем, — сказала Анна.
— Ребята, еще раз извините, что так получилось, — произнес Виктор, прощаясь в дверях.
Половину дороги они отчужденно молчали. Потом Морозов, виновато покосившись на Анну, сидевшую с неприступным видом, решился нарушить молчание.
— Ань, почему ты мне сразу не сказала, что едешь на новоселье к Маниному другу? Смотри, что произошло из-за твоей…
Анна резко повернулась к нему.
— Это тебе так Хворостенко сказала?
— Что? Что сказала? — не понял Виктор.
— Что Волгин — ее любовник.
— Ну да. А что, есть нечто такое, чего я не знаю?
Сегодня вечером она, пока ехала в такси после тревожного звонка Мани, решила, что больше никогда не будет врать. В конце концов, она, Анна Цветкова, не сделала ничего предосудительного.
— Останови машину, — попросила она. — Нам надо поговорить.
— Может быть, дома поговорим?
— Нет. Сейчас.
— Пожалуйста.
Морозов притормозил недалеко от остановки, припарковал автомобиль и вопросительно посмотрел на Анну.
— Маня соврала тебе про Волгина. Просто ей хотелось выгородить меня, хоть я ничего такого и не сделала. Дело в том, что Антон был моим другом. Мы встречались, пока я не познакомилась с тобой. Сегодня он позвонил мне, и я сказала, что выхожу замуж. Это известие его огорчило, и я решила приехать к нему с Маней, чтобы…
— Чтобы утешить его, да? — подсказал Виктор, злобно дернув желваками.
— Да, — спокойно ответила Анна. — Мы были близки на протяжении пяти лет. И что? Неужели ты думаешь, что я бы оставила человека, не чужого мне, в тот момент, когда он нуждается в простом участии. Я должна была хотя бы с ним поговорить, чтобы расставить все точки над «i». Вить, у меня с Антоном ничего не было. Ты можешь мне не верить, но это так.
— Ань, а зачем ты мне все это рассказала? Может быть, не надо было так уж откровенно. Меня вполне устроило объяснение Мани.
— Я просто не хочу обманывать тебя, Витя.
Морозов помолчал, обнимая руль. Затем сказал, уже более мягко:
