Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
8
Я скосил глаза на часы — они показывали семь с чем-то — потянулся, смахнул с одеяла пригревшегося Пашку, зевнул и включил телефон. Утро выдалось таким же, как вчера, не хуже и не лучше. Дарья еще спала. Пусть поспит, полчаса у нее еще есть, а потом я ее разбужу, провожу и обдумаю, чем бы мне сегодня заняться. Пожалуй, почитаю, неделю уже ничего не читал по специальности, непростительно даже… А может быть, плюнуть на Сашку и все же поехать в институт?
Зажужжал вызов. Я прошипел сквозь зубы краткое ругательство, подскочил к экрану и повернул его в сторону от постели. Ну, если это опять Гарька… Уничтожу. Я ткнул в «здесь», и на экране громадным всклокоченным медведем возник дядя Коля. У меня сразу засосало под ложечкой. Что-то произошло, это было ясно сразу. Дядя Коля просто так звонить не станет.
— Живой? — хмуро спросил он, жуя усы. — Это хорошо, что живой. Я уже не надеялся. Картинку включи.
Я включил изображение. Дядя Коля усмехнулся: хорош я был, наверно, в трусах и без майки. Бройлер с кожей в пупырышках.
— Что-нибудь случилось? — спросил я шепотом.
— С чего ты взял? — ворчливо осведомился дядя Коля. — Это я думал, что случилось. Взял, понимаешь, манеру отключаться… Ты вот что… — он вдруг задышал и стал говорить тише, — ты там случайно никому на хвост не наступил?
— Никому, — сказал я. — А «там» — это где?
— Идиот! — рявкнул дядя Коля. — В институте.
— Н-нет, — промямлил я, соображая, что здесь к чему. Странный какой-то получался разговор. — А что случилось?
— Помнишь пистолет вчера утром? — спросил он. — На зачете. Ну, тот, что ты тогда выбил?
— А-а, макет «тарантула»?
— Никакой это не макет, — сдержанно сказал дядя Коля. — Я только вечером обнаружил и сейчас же тебе звонить… Гнать меня надо. Настоящий боевой «тарантул» это был, новенький, смазка свежая. И полная обойма. Понял? Безгильзовые патроны с ртутными пулями, шестнадцать штук как одна.
Я сглотнул.
— А этот твой… новый подручный?
— Решетов-то? — рыкнул дядя Коля. — Исчез, тварь. Как с ведром вышел, так только его и видели, за дверью ведро бросил и деру дал. Я сообщил куда следует, так что имей в виду, к тебе могут возникнуть вопросы. Ты сегодня на службе?
— Не знаю, — сказал я. — Думаю вот: ехать — не ехать.
— Если надумаешь, позвони, — буркнул дядя Коля. — По-моему, ты кому-то очень не нравишься. И поосторожней там, ясно?
— Ясно, — сказал я, и дядя Коля дал отбой. Я подошел к окну и прислонился к стеклу лбом. Стекло было холодное. За окном в провал между нашим и соседним домами падал медленный снег и где-то далеко, очень далеко, лениво, по-утреннему постреливали. Пусто там было, бело и пусто, и в этой пустоте начинался, постепенно разгоняясь, новый день, такой же, как остальные, самый обыкновенный московский день, и вот уже первая машина проехала внизу по улице, и низко, над самыми крышами, с гулом прошел, торопясь куда-то, десантный вертолет муниципальных сил, а Дарья за спиной заворочалась на постели и застонала, просыпаясь…
…Жил-был когда-то один человек. Иногда он совершал странные и необъяснимые поступки. Все думали, что он был дурак. А он был Святой.
Жил-был другой человек. Он тоже совершал странные поступки, и все думали о нем, что он Святой. А он был просто Дурак, и поступки его были дурацкие.
А еще жил-был третий. Он и теперь жив. Он не был ни дураком, ни святым, никем он не был, так, ни то ни се, заурядное дерьмо в проруби. И все о нем прекрасно знали, что он дерьмо в проруби. Но у него был «тарантул» с рукояткой, до отказа набитой ртутными пулями…
Вот так.
Теперь понятно, почему «жил-был» первых двоих в таком плюсквамперфекте?
II. СЕНТЯБРЬ
1
Пламя пустили по ветру. Вначале дымно занялись костры на снегу под деревьями — все разом, все одинаково, будто в глазах множилось одно и то же. Кто-то командовал, от костра к костру метались раскоряченные тени. Мертвый лес не хотел гореть. В огонь плеснули нефтью, и первый длинный язык кинулся и облизал ствол до самой макушки. Вспыхнуло еще одно дерево. Я и не заметил, откуда взялась автоцистерна. Кто-то нелепо упал, споткнувшись о шланг. Встал, стряхнул снег, стал молча пялиться на ползущий под ногами резиновый хобот. Струя жидкого пламени ударила в голые кроны, и толпа попятилась. Взревела. Кто-то весь в белом, кроме символа Солнца на впалой груди, выбросил вверх тонкие голые руки. Что кричал, было не понять. Крутящийся дым относило в лес. Горел снег, пропитанный нефтью. Горела уже целая полоса на краю леса, пожар напористо шел вглубь, набирая силу. Последними остатками смолы плакали сосны. С пугающим треском взрывались горящие стволы. Тонкие ветви, схваченные огнем, извивались шипящими гадами. Корчились кроны. Невидимо и неслышно сгорали мертвые личинки в мертвой коре.
Половина шестого утра!
Полиция потеснила толпу с фланга. Это было уже кое-что. Я видел, как здоровенные ребята в сверкающих касках с забралами, сбив щиты в прозрачную шевелящуюся стену, повели наступление фалангой по всем античным правилам; как очень скоро из плотной шеренги, спрессовавшей перед собой человеческую массу до опасного предела, выхлестнул, врезавшись в самую гущу толпы, короткий острый клин и пошел, пошел профессионально-методично резать толпу на части. Отсечь — рассеять, отсечь — рассеять! И еще. И еще раз. Шеренга отвоевывала пространство. Размеренно взлетали и опускались дубинки, появлялись и исчезали пойманные камерой в толпе орущие рожи с отблеском огня в вытаращенных рыбьих глазах. Кто-то падал, визжа смертным визгом. Кого-то топтали, не замечая. Кому-то удалось выхватить полицейского из шеренги…
А потом я увидел самое страшное. Камера рывком, не по-профессиональному отвернулась от толпы, куда только что бесследно, как в трясину, канул полицейский, метнулась к горящему лесу, проехала было дальше, но тотчас вернулась назад и уткнулась в самое пламя. И тогда я увидел.
В пятидесяти метрах от края леса к деревьям были привязаны люди.
Их было немного, может быть, полдесятка, но они были. Теперь, когда пламя подступило к ним совсем близко, они стали видны отчетливо. Очевидно, они стали отчетливо видны и толпе, потому что толпа опять взревела. Колыхнулся воздух. «Смерть им! Смерть! — завопили в толпе. Голос подхватывали. — Смерть адаптантам! Очистим!.. Согрей нас, Ярило, прими жертву детей твоих!..» Утоптанный снег возле ног привязанных темнел и плавился от жара. Ближайшие деревья были охвачены огнем. Привязанные извивались. Привязанные грызли веревки. В огне их лица, подкрашенные багровым, расплывались в бессмысленные колышущиеся маски.
— Знак! Знак! Подай знак детям твоим… Знак!..
На миг толпа почему-то смолкла. Только на один миг. Но этого короткого, не предусмотренного никем мига хватило, чтобы услышать, как оттуда, из-за подступающего огненного барьера, кто-то тонко и отчаянно кричит: «…не адаптант! Не надо… А-а-аа-а-А-А-А!.. Развяжите меня, я же вам все сейчас объясню…»
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
