— А эта колымага, что стоит у тебя перед дверью, на ней, по-моему, опасно ездить.
— Я на ней доезжаю, куда мне надо.
— Это твой дом?
— Я его снимаю.
Он снова огляделся. Вся мебель была явно из магазина подержанных вещей, хотя приведена в порядок.
— А картины? — спросил он. — Это чья работа?
— Моя.
Он подошел поближе к одной из картин. Абстракция. Сильные энергичные мазки ярких чистых цветов.
— Мне нравится, — с улыбкой проговорил Падди. — Она очень похожа на тебя.
— Я как-то увидела в газете абстрактную картину — ничего особенного, вертикальные полосы, а музей Гугенхейма заплатил за нее миллион долларов, вот я и решила, что тоже не лыком шита и могу сама такие делать. — Она посмотрела с озорной улыбкой. — Иногда я делаю полосы. Но чаще пятна.
— Нефигуративный постмодернизм, — глубокомысленно изрек Падди.
— Так отчего ж мне никто не предлагает миллион баксов?
— На всякий случай не уходи пока с работы, — ухмыльнулся он. — Мне нравится, как ты умеешь смеяться над собой. Это мало кто умеет.
— Я не заметила, чтобы ты много смеялся.
— Ты не видела меня в лучшие времена. Мы как-нибудь устроим что-то вроде свидания. Ну, пицца, кино, как водится.
Брайди не считала, что это удачная идея, не собиралась она говорить ему и о том, что, когда он смеется, ей хочется схватить его в объятия — и будь, что будет. Как это она раньше не знала, насколько сексуальным может быть мужской смех.
— Ты, кажется, сам сказал, что пришел сюда съесть собственную шляпу. Может, кофе или пиво, чтобы запить ее?
— Пиво это диво. — И пошел за ней на кухоньку.
Она отметила, что глаз его не пропускает ни одной детали. К ее раздражению, он первым делом остановился перед двумя фотографиями над раковиной. На одной рыжая женщина уверенно вела байдарку через каменистую стремнину; на другой та же женщина висела на отвесной скале, гребень скалы резко выделялся на фоне неба. Эти фотографии Брайди тоже сняла бы, если бы знала, что нагрянет Падди.
Он стал рассматривать фотографии и затем пробормотал:
— Да это же ты!
— Я же говорила, что не люблю тихую жизнь.
— Может, по-другому? Любишь риск?
— А у тебя с этим проблемы?
— Я любил ходить на байдарке до того, как женился… но в горы не лазал. У меня боязнь высоты. Почему ты любишь опасность, Брайди?
— Чтобы не кончить, как моя мать, — не задумываясь ответила она. — Лучше любить опасность, чем власть.
— Но в течение тринадцати лет ты держалась подальше от мужчин. Во всяком случае, так ты говорила.
В самую точку.
— Ишь, какой умник… — ответила она не совсем дружелюбным голосом и открыла дверцу холодильника.
— А почему отказ от путешествий, развалюха вместо нормальной машины и домишко, где и скунсу не развернуться?
Брайди открыла бутылку пива и вместе со стаканом поставила на стойку. Ноздри у нее раздувались.
— Экий Великий инквизитор! Тогда позволь и тебе задать вопрос. У тебя водятся деньги. Я видела дом и знаю, почем участок на берегу в Гринвуде. На университетскую зарплату это не потянуть, а?
— У моих родителей и родителей Маргарет были деньги, — ответил он.
Он сказал это спокойным голосом, но от Брайди не ускользнули нюансы.
— Полагаю, ты унаследовал долю Пегги. Прости, я не хочу показаться циничной, но, Падди, я ушла из дому в семнадцать. В день рождения Крис я украла деньги на автобус из кошелька матери и потом загнала бриллиантовое кольцо бабушки, чтобы снять первое жилье. Я мыла посуду в ресторанах и работала в бакалейных лавках, чтобы платить за учебу в университете, потому что у меня была маленькая слабость — я любила поесть. Я до сих пор выплачиваю студенческие долги и, пока не расплатилась с ними, не путешествую и не покупаю дом и новую машину. — В ее улыбке была изрядная доля самоуничижения. — Однако у меня есть собственная байдарка и все, что нужно для альпинизма, причем все это лучшего качества.
— Разве ты ничего не получила после смерти матери?
Брайди посмотрела в окно.
— Она оставила мне сто долларов.
— Она так и не простила тебя?
— Похоже, что нет. — Брайди резко повернулась, сдернула резинку с хвостика, тряхнула головой и распустила рыжее богатство. — Я никогда не хотела быть похожей на нее. Жестокой. Отчужденной. Отгородившейся от людей.
— Брайди, — проговорил Падди странным голосом. — Не думаю, что это тебе грозит.
— Не смейся!
— Какое тут. Я не так хорошо тебя знаю, но человек, способный целый день работать с подростками, не может быть отчужденным. А ты и жесткость! Это вещи несовместные. Этого в тебе нет. Как нет и в твоих картинах.
И вдруг в ее глазах зажглись бесенята.
— Вот полосы. Как насчет них? — бросила она насмешливо.
— Это вертикальные мазки? Проще пареной репы. Сексуальная сублимация.
Брайди вспыхнула.
— Что-то мы далеко ушли от шляпы, Патрик Корнби.
— Мы тут толковали о деньгах. О том, что ты бедна как церковная крыса. Но Билли же международный банкир, он что, не помогает тебе?
— Он предлагал, но я отказалась.
— Судя по всему, Крис от тебя получила эту непробиваемую честность.
— Пей свое пиво, — парировала Брайди.
— Сначала еще кое-что… Это не следствие, Брайди. Просто мне жутко интересно все, что касается тебя. Даже в рубашке на шесть размеров больше ты убиваешь наповал.
— Пожалуй, я тоже не откажусь от пива, — заметила Брайди.
Падди ошарашил ее, вдруг заговорив с внезапным напором:
— Ты ляжешь со мной в постель? Или я сам себя морочу?
— Как я могу на это ответить? — воскликнула Брайди. — Мы едва знаем друг друга и только и делаем, что ругаемся, и потом Крис… Мы не можем делать вид, что она для нас не главное.
— Да или нет. Вопрос стоит так.
— Не знаю. Я же толкую тебе, что не хочу, чтобы рядом были мужчины. От мужчин заводятся дети. Это выше моих сил.
У Падди перекосилось лицо.
Брайди спохватилась и проговорила:
— Опять я что-то не то, да? Сделала тебе больно? Прости, Падди. Но почему вы с Пегги удочерили Крис? Почему не завели собственного?
— Через год после того, как мы поженились, у Пегги обнаружили рак матки, — объяснил Падди сдавленным голосом. — Пришлось ей удалить матку. Это было для нее страшным ударом. Она так хотела семью. Мы сделали запрос о возможности взять приемного ребенка. Потом нам позвонили из роддома и предложили Кристину.
