Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
Вошел Митяня и сообщил, что сегодня приемный день.
– Ах, да, чуть не забыл: люди нуждаются в опеке, – усмехнулся Ильич так, как улыбался поджаренному попугаю.
По спине Митяни пробежал холодок, правда, он так и не понял – отчего.
Ровно в 12 часов начался прием граждан. Первой вошла старая-престарая бабушка. Она плохо видела и слышала. Кое-как Митяня растолковал ей, что вместо мэра теперь военный комендант.
– Какой такой комедиант? Петросян, что ли? – удивилась посетительница.
– Короче, бабушка, что нужно-то? – вышел из положения Ильич.
– Нужно, нужно! – довольно закивала головой престарелая ровенчанка.
И начала рассказ. С 1938 года начала. Ильич, услышав дату, махнул рукой: садись, Митька, на стул – это надолго. А бабушка продолжала: когда она была маленькой, то любила выходить в садик возле дома. Там росла груша, рясная, как звезды на небе, а груши на ней были сладкие, как мед, и размером с кулак.
– Бабушка, давай ближе к делу, – недовольно буркнул комендант и подумал, не достать ли ему из стола брызгалку – для успокоения нервов.
– К телу, телу, ага, ага, – закивала посетительница, утирая рот краем платка.
И продолжила: груша постоянно пускала отростки. А ее мать, Авдотья Свиридовна, ругалась, что дети не следят за садиком, заставляла дочку вырывать грушевые отростки с корнем. А потом…
Рука Ильича потянулась к ящику в столе. Через минуту он не выдержал, достал стоматологический предмет, потрогал, нажал на резиновую грушу и даже легко улыбнулся.
А рассказ тем временем перерастал в повесть: мать умерла, потом была война. Жрать груши приходили фрицы, потом красноармейцы. Потом Победа. Пришли из НКВД – забрали отца: тот побывал в плену. Затем индустриализация. Выросла новая груша. Бабка вышла замуж, собирать груши стали уже ее дети. Потом все умерли. Кроме бабки. Потом выросла еще одна груша, которую недавно начисто оборвали казаки.
Вот бабушка и пришла пожаловаться на «окаянных выродков, которые обнесли ее любимое дерево».
Ильич встрепенулся. С этими манипуляциями с брызгалкой он совсем потерял нить повествования. Но, услышав, что дело приняло современный оборот, словно проснулся. Встал, поправил куртку и торжественно объявил:
– Усе уладим! – и указал бабке на дверь.
В тот же день в местных газетах вышел указ: «Ни один из членов самообороны или казаков не имеет права просто зайти и что-то у вас взять. Если вы увидите, что человек голоден, можете ему сами дать булку хлеба. Никто из наших, особенно из комендатуры, с масками и оружием не будет ходить по огородам, грушам и магазинам. Если столкнетесь с подобным, сразу звоните нам: это – бандитизм».
На этом Ильич решил завершить прием граждан и как-то иначе разнообразить свою жизнь.
– Слушай, Митянька, а своди-ка меня в шахту – интересно поглядеть, – попросил он своего зама.
– Конечно, шеф! Узнаешь жизнь Донбасса изнутри, ща организуем, – как-то быстро и охотно ответил его зам.
Через пару часов Ильич уже натягивал каску в грязном отделении бани. Ему было как-то не по себе: вокруг ходили голые мужики, а находящиеся рядом банщицы даже не смотрели на них. Привыкли, наверное.
В чистом отделении бани комендант снял камуфляж и, прикрывая руками детородные органы, засверкал голой попой по коридору. Затем оделся в робу, получил лампу и самоспасатель и пошел вслед за Митянькой. А тот очутился в своей стихии! Вот это, а не всякие кабинетные дела – его настоящая жизнь. Каждый второй встречный рабочий здоровался с Митяней. А тот, идя по коридору, узнавал в нем каждый угол почти вслепую: ведь часто пьяным обтирал эти углы и чуть ли не приползал из бани в ламповую.
Ильич стоял возле клети, храбрясь и хмурясь. Шахтеры тех, кто в первый раз опускается, видят издалека. Такие люди похожи на заблудившихся в лесу. Поэтому на коменданта смотрели, скрывая улыбки. Но вот все зашли в клеть, «стопорная» отдала сигнал на спуск. Митяня договорился с машинисткой подъема: когда клеть будет на середине вертикального ствола, машинистка пару раз легонько тормознет. Клеть поехала вниз и через минуту внезапно затормозила. И тут военный комендант резко побледнел в цвет своей белой каски. Ведь скорость падения клети – 60 км/ч. Но из-за узкого пространства создается турбулентность воздуха и возникает ощущение полета в трубе. Поэтому любое внезапное изменение движения приводит к стрессу. К тому же, тормозя, клеть по инерции еще колышется вверх-вниз – американские горки рядом с таким аттракционом просто отдыхают.
– Нормально, нормально, – бормотал Ильич, вцепившись в поручни так, что побелели костяшки пальцев.
Его каска съехала набок, ремень штанов чуть сполз, губы слегка подергивались. Вся бравада коменданта моментально улетучилась. Клеть снова поехала вниз, но, едва разогнавшись, снова затормозила. Вот тут-то Ильич познал настоящую сущность шахтерского бытия. Стоя в клети на дрожащих ногах, он чувствовал себя канатоходцем, шагающим по натянутому тросу, – казалось, еще миг, и повесть его жизни оборвется. Такого чувства незащищенности он не испытывал ни разу – все детские стоматологические воспоминания померкли перед настоящим страхом. Он держался за поручни, а Митяня едва заметно усмехался.
С горем пополам опустились вниз. Пьяной походкой комендант вышел из клети. И попал в тьму – хоть глаза выколи. Хорошо, заместитель подхватил его под руки: «Идем, Ильич, забой покажу».
Знал бы Ильич, на что соглашается кивком головы, попросил бы пристрелить на месте. Они подошли к людским площадкам, прицепленным к электровозу, уселись и поехали. И комендант расслабился. А что: из проема площадки светит лампой, арка мелькает, лужи, трубы, шахтеры куда-то бредут… Как в метро. А вот и остановка.
Выйдя, комендант с замом пошли по наклонной выработке. Но и тут Митька придумал, как подшутить над шефом. Повел его к забою самым длинным и трудным путем – через плохо проветриваемые выработки. Обычно там настелен ленточный конвейер, по которому уголь доставляется наверх. Поэтому, когда он работает, образуется много пыли. Да еще и воздух спертый, обедненный кислородом, а температура высокая. Дышать тяжело, а подчас дыхание и вовсе перехватывает. Возникает только одно желание – присесть и перевести дух. Но делать нечего – нужно идти. Пот с Ильича лился весенним дождем. А он ведь еще и курточку застегнул! Шахтеры так не делают: наоборот, спасаясь от жары, трудятся иногда в одних трусах. Ильич тянул самоспасатель и с непривычки кхекал, как старый дед. Мокрый, как мочалка в ванной, он еле передвигался. Как оказалось, поездка в клети – детская забава. Тут идешь, едва двигая ногами. Когда же уставший комендант попросил у Митьки пощады, тот махнул головой: потерпи еще немного. Как оказалось, «немного» – это путь вверх по особо крутой выработке. Угол падения выработки 45˚, поэтому нужно подниматься по неровной, скалистой почве. Вот тогда-то и познал Ильич свой личный Армагеддон. Буквально на карачках, цепляясь за углы, края арки, выбоины, уступы, он, как заправский альпинист, почти километр полз наверх. Даже для крепкого мужика подъем по такой выработке – испытание. От нагрузки, движения под углом вверх трясутся ноги, сводит дыхание, спазмы сдавливают горло. А ведь с тобой еще и груз – лампа, самоспасатель, литр воды…
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
