— Прочти, пожалуйста, вслух, — попросил я.
— Вот, смотрите, написано: «Утро с 9 ч. до 12.30 Штрнх., вечер с 14 ч. до 17.30 Лхтбл.». Это то, что надо! С утра дежурил отец, а после обеда — Мельхиор Лхтбл. Что бы это могло значить… Какую фамилию можно так сократить? Лхтбл. Может, Лихтблау?
— Лихтблау? — удивился папа. — Верена-то тут при чём?
Дядя Астор смотрел на папу и ничего не понимал.
— А почему ты подумал про Верену? — в свою очередь удивился он.
— Ну да… Ты же не знаешь её фамилии. Потому что её зовут Верена Лихтблау!
Семья Лихтблау
— Если сокращение в журнале и правда означает «Лихтблау» (хотя как мы это узнаем?), то пора и тебе рассказать наконец о своей семье, — обратился папа к Верене, когда мы опять расселись в гостиной. — Я так мало знаю о твоих родственниках. Фамилия Лихтблау встречается довольно редко. У вас в семье есть какой-нибудь Мельхиор?
Верена задумалась. А потом сказала:
— Да. У нас в самом деле есть Мельхиор. Помню, мы виделись в детстве, ещё когда был жив мой отец.
— Мельхиор?! — воскликнул я. — Мельхиор Лихтблау?
— Вот это совпадение! — в свою очередь воскликнул дядя Астор. — Она знает Мельхиора! Как он там поживает? Вернее, как поживал, когда ты его видела? Всё такой же, с длинными кудрявыми волосами и в круглых очках?
Папа смотрел на Верену в полном недоумении.
— Невероятное совпадение, — согласился он. — Значит, семьи Лихтблау и Штернхайм знакомы, так сказать, не один десяток лет. Задолго до того, как познакомились мы с тобой, один твой родственник уже работал в нашей аптеке, проводил с моим дедом Эдмундом эти странные опыты и в конце концов изобрёл чудесное средство.
— Нет, средство изобрёл не он, — ответила Верена.
— Не он? Но в дневнике прадедушки Эдмунда написано, что это Мельхиор получил голубую жидкость и что только он знает рецепт! — сказал я.
Господин Белло подтвердил кивая.
— Да, так там написано.
— И всё-таки это не он изобрёл голубую микстуру, — настаивала Верена.
— Но почему? Откуда ты знаешь? — спросил папа.
— Потому что Мельхиор Лихтблау, которого видела я, совсем молодой человек, ему сейчас лет двадцать восемь, не больше, — объяснила Верена. — Не мог же он превратить собаку в симпатичную женщину шестьдесят лет назад?
— Да-а, тогда не мог, — разочарованно протянул я.
— Тогда не мо-ог, — протянул господин Белло. Это прозвучало как эхо.
— Имя Мельхиор, прямо скажем, нечасто встретишь. Может быть, в твоей семье оно почему-то было в ходу? Может быть, этого молодого человека назвали в честь деда или дядюшки? — обратился к Верене дядя Астор.
— Не знаю, — ответила Верена, — он родственник со стороны отца, а ту семью я почти не знаю, мы не общаемся.
— И ты мне о них никогда не рассказывала, — сказал папа.
— Могу рассказать, почему так получилось, — ответила Верена. — Мой отец погиб в автокатастрофе, когда мне было восемь лет. А моему брату Георгу — десять. Не прошло и года, как мама, опять вышла замуж, за моего отчима, Шмиттке. Так что у мамы фамилия не Лихтблау, а Шмиттке.
— Вот как. Он что, владелец автосалона Шмиттке на улице герцога Максимилиана? — спросил папа.
— Да, это его фирма, — подтвердила Верена.
— Папа, не приставай с автосалоном, — нетерпеливо влез я. — Верена, что было дальше?
— Мы с Георгом обиделись на маму за то, что она так быстро забыла папу и вышла замуж, — продолжила Верена. — Она велела нам называть её мужа папой, но я не могла этого произнести. Георг тоже. Мы называли его «дядя Шмиттке».
— Вполне тебя понимаю, — сказал папа.
Тогда Верена обратилась прямо к нему:
— Так что, представь себе, в новой семье Шмиттке старались вообще не упоминать о папиных родственниках. Штерни, я практически ничего не знаю о семье Лихтблау.
— А твой старший брат? Может, он знает больше? — спросил дядя Астор. — Нельзя у него разузнать?
— Не так-то это просто, — сказала Верена. — Он эмигрировал в Австралию и работает в Аделаиде в медицинской лаборатории — он же химик.
— В лаборатории? Прямо как Мельхиор! — воскликнул я.
— Но телефон-то у него, наверно, есть, — сказал папа. — Можно ведь позвонить и спросить, слышал ли он что-нибудь о Мельхиоре Лихтблау, которому сейчас должно быть под восемьдесят. Давай я принесу тебе телефон. Ты помнишь номер наизусть?
Теперь сыщик проснулся и в папе. Он, как и мы с господином Белло, захотел поскорее выяснить, жив ли тот Мельхиор. Я обрадовался. Ещё полчаса назад папа говорил, что разыскивать Мельхиора — взбалмошная идея.
Тем временем Верена вышла из комнаты, а потом вернулась с записной книжкой.
— Код Австралии — ноль-ноль-шесть-один, — сообщила она, набирая длиннющий номер и прижимая к уху трубку.
Мы все замерли и ждали.
— Георг, привет, это я, Верена! — Потом она слушала, что ей говорил брат. — Нет-нет, ничего важного. Ничего не случилось!.. Ах да, извини! Я не подумала. Прости! Да-да, само собой, — сказала она. — Пока! — и положила трубку.
— Что такое? — спросил папа.
— Почему ты сразу повесила трубку? — спросил я.
— Куда повесила? — спросил господин Белло.
Дядя Астор засмеялся:
— Кажется, я понял. Мы забыли про разницу во времени, — пояснил он.
— Да, Георг толком не проснулся, он испугался и спросил, что случилось, кто умер и почему я звоню среди ночи. У них сейчас четыре часа утра. Он крепко спал, я его разбудила, — объяснила Верена. — Сказал, чтобы я позвонила утром, когда он проснётся. И повесил трубку.
— Повесил трубку! — повторил господин Белло.
— Мне теперь тоже хочется выяснить, знает ли он что-нибудь про Мельхиора Лихтблау, — призналась Верена.
Дядя Астор встал и сказал:
— А теперь пришло время поблагодарить вас за вкусный ужин и за прекрасный вечер и собираться домой. Пожалуйста, не забудьте сообщить, если что-нибудь узнаете про Мельхиора. Спокойной ночи!
Он пожал всем руки, похлопал по плечу господина Белло и добавил:
— Господин Белло, не вешайте нос! Вы же человек!
И ушёл.
На следующий день была суббота.
Верена пообещала позвонить брату сразу после завтрака, и мы сели завтракать очень рано — хотя мне и не надо было в школу. Папа хотел присутствовать при разговоре, а ему нужно спускаться в аптеку самое позднее к девяти.
