– Товарищи, перестаньте спорить.
– Хорошо. Я перехожу к делу, – заявила боевая оппонентка. – В одном прав был докладчик: основная проблема – снижение стоимости большепролетных зданий. Но она же не так решается. То, что он здесь показал, бездарно и нереально. Я вам сейчас покажу, как это делается. Это осуществляется очень просто, с помощью брусьев и канатов.
Народ стал помаленьку пробиваться вперед, предвкушая очередной цирк. Михаил Игнатьевич понимал, что следовало бы сказать «прошу ближе к теме», но воздержался. Он сидел и обдумывал письмо, которое завтра уйдет к высокому начальству. «Мы рассмотрели на заседании Ученого Совета предложение товарища Охрипенко А.В. присутствии большого количества научных сотрудников. В обсуждении приняли участие ведущие специалисты института. К сожалению, вышеуказанное предложение не получило ни поддержки, ни одобрения выступающих в связи со своей нереальностью». Он протянул секретарю несколько листков бумаги:
– Сделайте обходной листок, в котором все распишутся. Нам нужно знать, сколько пришло людей.
В это время мадам Холостенко, к восторгу публики и к ужасу отставника, снимала картины и развешивала свои чертежи…
Следующий конкурс, с которым мне пришлось столкнуться после канувшего в лету Пантеона, был Всесоюзный конкурс на Музей Ленина в Москве. Конкурс был огромным и по объему работ, и по охвату архитекторов, так что мне, молодому специалисту, предоставилась возможность в нем поучаствовать только как оформителю. Объем здания был очень велик. Доски были невероятно большими, и их было очень много.
Когда проекты прибыли в Москву, была организована выставка, а потом обсуждение. Проекты подавались под девизами. Наш соавтор, побывавший в Москве на этом обсуждении, рассказал нам весьма интересные подробности. Оказывается, несмотря на инкогнито и запечатанные конверты, все знали, где чьи проекты. В самом начале выступления носили довольно приличный характер типа: «В проекте под девизом «Солнце в квадрате» мне кажется, не совсем правильно использована градостроительная ситуация…» Через час после начала обсуждения все принципы этики были забыты, и выступающие открыто перешли на фамилии:
– Архитектор Сидоров вообще исказил подоснову, в результате чего изменился масштаб сооружения…
– Товарищи, – слабо отбивался председательствующий, – у нас же конкурс под девизами, фамилии никому не известны.
– Как это неизвестны? – раздался крик из зала. – Всем все известно. Опять тузов развесили посредине, и между ними идет драка, а об остальных забыли.
Директор, зная мои увлечения, пытался втянуть меня в конкурс на сельские здания. Больше всего идей было у Ивана Николаевича, и директор надеялся, что мы обьединим его идеи и мою подачу и всех обставим. Но наши отношения с главным к этому времени совсем испортились – он со мной не разговаривал.
Все началось с вызова в ЦК на совещание по снижению стоимости строительства сельских зданий. Директор взял с собой Ивана Николаевича как большого спеца в этом деле, к тому же чувствующего конструкцию «через штаны». Сначала все шло довольно мирно. Говорили о самане, о народных приемах строительства в селе. Потом выступил какой-то большой спец и призвал всех переходить на глино-плетень – материал, который нам уже несколько раз пытались всучить. Когда докладчик закончил и продемонстрировал на планшетах чудовищные цифры экономии, Иван Николаевич не выдержал:
– Это же вообще не конструкция, и она не поддается расчету.
– А ты кто такой? – мрачно спросил завотделом ЦК.
– Главный инженер отдела.
– Рассчитывать ему, видите ли, неудобно. Вот такие как ты инженеры со своими расчетами довели нашу строительную экономику до такого состояния. Ему, видите ли, все в железобетоне делать надо. А мы будем делать из глино-плетня – это и легко, и дешево, – победно закончил партийный лидер.
– Тогда у меня есть более рациональное и более дешевое предложение, – не унимался Иван Николаевич. – И я надеюсь, оно вам понравится.
– Вот это другой разговор. В чем же оно состоит?
– Давайте купим каждой корове зонтик – по 12 рублей на голову. Мы получим огромную экономию государственных средств.
Партийный лидер побагровел.
– Кто директор института? – Сергей Константинович тихо встал. – Выведите своего сотрудника, чтобы он не мешал нам работать, и разберите его на партсобрании.
– Я беспартийный, – успел вякнуть Иван Николаевич перед тем как директор вытолкнул его в коридор.
Выговор он, конечно, получил. Мы ему сочувствовали, так как нам всем надоели эти директивные новые материалы. Сергей Константинович был человеком мягким. Больше никаких репрессий не предпринимал, только попросил руководителя отдела не пускать больше Ивана Николаевича ни в ЦК, ни в Госстрой. «В противном случае у вас будет новый директор», – сказал он.
И тут приблизился юбилей института. Юбилеи в те времена отмечали пышно: снимали большие залы, заказывали ресторанные буфеты со всеми видами выпивки и закуски, резервировали артистов и оркестры для танцев, готовили самодеятельность, приглашали высокое начальство. Это был вопрос престижа.
В общем, за два месяца до юбилея полинститутауже не работало. Меня освободили на две недели от всех проектных работ, чтобы я нарисовал на больших листах шаржи на наших ведущих сотрудников. Они мне с удовольствием позировали, но конечную продукцию меня просили не выставлять до юбилея. Темы подсказывали иногда сами натурщики.
Для Ивана Николаевича тема сама шла в руки. Я изобразил большую корову-буренку с зонтиком, возле которой он стоял. Я был доволен. Несмотря на карикатурные искажения, он вышел очень похожим. На следующий день, как мне сказали, Иван Николаевич пришел к директору с требованием меня наказать за издевательство над непосредственным начальником.
– И не подумаю, – ответил он. – Наоборот, я ему выписал премию за оформление юбилея.
– Так вам, значит, нужен главный инженер, чтобы коровам хвосты крутить? Так вот что я скажу: или я, или он.
После выхода из директорского кабинета запал у Ивана Николаевича пропал.
Никакого заявления он, естественно, не подал. Он сидел в своем углу и бормотал: «Так, значит, коровам хвосты крутить». Со мной он не разговаривал целый год, пока не началась новая эпопея изобретений, которая привела к перемирию.
В дальнейшем я старался принимать участие во всевозможных конкурсах – это создавало большой стимул в поисках новых решений. Я участвовал в институтских, городских и республиканских, а также всесоюзных и даже международных конкурсах.
Жюри этих конкурсов, в основном, укомплектованное чиновниками, очень быстро разработало систему, которая не позволяла победителям реализовывать проекты. Делалось это так. Первая премия, а иногда первая и вторая, не присуждались никому. По решению жюри эти деньги распределялись на несколько поощрительных премий. Этим они убивали двух зайцев: во-первых, было много награжденных, во-вторых, не было проекта, который можно было бы рекомендовать для строительства.
