Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
Изрядно размякший от моего неподдельного радушия Долгорукий не преминул остеречь, что ласка государя, как лапа у кота – ныне бархатные подушечки, а завтра вострые коготки, но меня было уже не остановить.
– Деньгá? – вещал я. – Есть она у меня, и немалая. Чины? Тут да. Их я пока не имею. Но с другой стороны взять – какие мои годы. Будет, все будет.
– Как бы царь к тебе не мирволил, ни боярской шапки, ни даже окольничего тебе не видать, – резко перебил меня Долгорукий.
– Может, и так, – не стал спорить я. – Но ты вдумайся: неужто в этом счастье? Бог есть любовь, а ты хочешь…
Долго я говорил. Но и про Светозару проклятую не забывал. Говорят, кто-то из древних римлян каждую свою речь в сенате заканчивал словами «Карфаген должен быть разрушен»[12]. Пунктик такой у мужика был. Идефикс. Ну а учитывая, что я тоже вроде как фрязин, то бишь итальянец, да еще из Рима, мне сам бог велел пунктиком обзавестись. Словом, после второй братины я, о чем бы ни говорил, заканчивал одинаково: «А девку ты эту гони».
К тому времени когда Долгорукий уже засобирался уходить – темнело на улицах, того и гляди начнут ставить рогатки, – мы уже накачались с ним настолько, что сидели в обнимку, а я спел пару романсов на стихи Есенина.
– Это что же такое? – умиленно спросил Долгорукий, часто-часто моргая, чтобы согнать непрошенную слезу.
– Это Сергей… – туманно ответил я.
– Радонежский? – уточнил Андрей Тимофеевич. И, не дождавшись ответа, грустно отметил: – Вишь, божий человек, и то иной раз тосковал. Эва, какой кондак[13]сочинил.
– Не-э, – мотнул я головой. – Не Радонежский. Это Есенин.
– Мученик али святой? – полюбопытствовал князь.
– И то, и то, – подумав, выдал я. – Короче, тоже божий человек.
– Так ныне же Рождество богородично, – встрепенулся тот. – Ну-ка… – И затянул: – Величаем тя, пресвятая дево, и чтимо святых твоих родителев и всеславно славим рождество твое-о-о…
Я, как мог, старался подпевать. По-моему, с учетом того, что я слышал данное величание впервые в жизни, получалось неплохо. Ко второй молитве мы с ним окончательно спелись, но еще не спились, и тот наглец, кто решится утверждать обратное, в корне неправ.
Не забывали мы и Осипа, выпивая после каждого песнопения особую чару за его здравие. Оба при этом наперебой винили в его тяжкой ране в первую очередь себя и отговаривали собеседника, утверждавшего обратное. Наконец сошлись во мнении, что тогда нас обоих попутал то ли черт, то ли какая-то другая нечистая сила. И на поле – хоть это звучало немного кощунственно, все-таки дуэль носила название «божий суд» – также без его вмешательства не обошлось. Как глубокомысленно и мудро заметил Андрей Тимофеевич, оказавшийся довольно-таки неплохим мужиком, этой рогатой скотине ничего не стоило улучить момент, когда бог чуток отвернется, захлестнуть своим поганым хвостом одну из ног несчастного Осипа и слегка дернуть на себя.
После этого я с воплем: «Папа, дай поцелую за такую гениальную мудрость!» – полез целоваться к этому почтеннейшему старику, он в свою очередь ко мне, а затем мы снова выпили, опустошив до дна очередную братину с медом.
– А девку ты все-таки выгони, – время от времени продолжал вспоминать я.
– Какую? – всякий раз интересовался князь.
– Свенто… Свитко… – Язык заплетался, но я хитроумно отыскал более простой вариант, вспомнив крестильное имя ведьмы, и выпалил: – Машку!
– Дочку? – изумился Долгорукий. – Так она ж у меня одна. За что ее? – И тут же: – Ай, ладно. Ради тебя, зятек. А хошь, всех разгоню?!
– Погоди, погоди, – силился припомнить я. – Княжну выгонять не надо. Ты ее замуж отдай.
– За кого?
– За… – Я задумался, но потом вспомнил, хотя и с трудом. – А вот хошь за меня. Чем я плох? А я тебя тогда ба-а-атюшкой величать стану.
Андрей Тимофеевич умиленно посмотрел на меня, потом нахмурился, соображая, и озадаченно спросил:
– Так выгнать или замуж?
Кажется, князь уже находился в таком состоянии, что ему было все равно, главное – угодить будущему зятю.
– Выгнать! – твердо заявил я. – Замуж! За меня. А Свето… зару в шею.
– У-у-у, – в унисон со мной прорычал Андрей Тимофеевич. – В шею. И на костер. Потому как ведьма.
– На костер не надо, – великодушно махнул я рукой. – Она сиротка. Жалко.
– И я сиротка, – заплакал горькими слезами князь. – Нетути у меня ни батюшки, ни матушки. А у тебя?
Я подумал, прикинул век, старательно припомнил даты рождения своих родителей, сделал все необходимые подсчеты, хотя это стоило неимоверного труда, после чего откровенно заявил:
– И мои… не родились еще.
– Тоже сиротка, – жалостливо вздохнул Тимофеич. – Ох, сироты, сироты, входите в любые вороты!
Он закручинился не на шутку, и, чтобы немного утешить Долгорукого, я предложил выпить за сироток.
– А ведьму мы, – упрямо продолжил Долгорукий, – Ко… Ко… Кост… Кон… тин… тин, – с трудом выговорил он и пожаловался: – Ну какие же у вас, фрязинов, имена, прямо не вывого… говогорить. То ли дело у нас. Андрей Тимохве… Тимоше… Тьфу ты, и у нас не лучше, – сделал он глубокомысленный вывод и вернулся к тому, с чего начал: – А ведьму все одно на костер. Потому как ведьма.
– Не-э-э, – вновь запротестовал я. – Мы ее лучше тоже замуж.
– Ты что, басурманин? – изумленно воззрился на меня Долгорукий. – Как же ты двух сразу замуж?
– По очереди, – икнув, нашел я приемлемый вывод.
– Это хорошо, – оценил он. – Я по младости лет тоже мог сразу троих… замуж… по очереди. Я знаешь какой был? Ух!
Мы выпили за его младые годы, после чего князь бодро заявил, что он и сейчас тоже ух и ежели есть кто из дворовых девок, годных… замуж, то он того… В подтверждение своих слов Тимофеич с воплем: «Клен да ясень – плюнь да наземь!» – пошел вприсядку, но тут же действительно свалился наземь. Я попытался его поднять, однако гость оказался тяжелым, а пол почему-то стал шататься – строители напортачили, не иначе, – и я прилег рядом.
– С нас беда, яко с гуся вода, – заговорщически шепнул мне на ухо этот чудесный старикан и вновь завопил во всю глотку: – Разбейся, кувшин, пролейся, вода, пропади, моя беда!..
Когда мы вышли во двор, хозяин терема, не утерпев от любопытства, все-таки вынырнул на крыльцо, да так на нем и застыл. Очевидно, заслушался нашими песнями, не иначе. Правда, они быстро закончились – увидев Михайлу Ивановича, Тимофеич тут же признал в нем родича, который душа-человек и должен выпить с нами, но потом резко сменил точку зрения и принялся по-отечески увещевать князя.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
