Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
Она слышала, как сестра включила телевизор – на самый громкий звук, наплевав на соседей, отца и сестру – было уже хорошо к полуночи.
Элла пришла к себе, сняла халат и легла. Не спала до зыбкого, серого рассвета. Нет, Валера абсолютно прав. Так больше нельзя. Она убивает меня. Я это просто чувствую! Вытягивает мои последние силы. Нет, все не так! Я была бы согласна на все. Если бы… если бы не ее натура. Ее паскудная, надо сказать, сущность и ее существо. Она выживала моего мужа – методично и целенаправленно. А он ей ни в чем не отказывал! Он ей не нужен – он раздражает ее. Он нужен ей как водитель, прислуга – не больше. Впрочем, ей все нужны как прислуга. И она своего добилась – она его выжила. Ну, какой мужик, даже исполненный благородства и жалости, будет терпеть такое? Даже от жены не всякий будет, а тут – просто родня. Да и то – не его.
А мне… Мне надо спасаться. Спасать себя и свой брак. Любой вариант – Финляндия, Москва. Пансионат или сиделка – любой! А у меня – семья, муж. Я никогда не жила так, как хотела. Как жила она – всю свою жизнь. На всех наплевав. А я буду спасать свою жизнь. И своего любимого мужа. Нет, конечно, я всегда буду рядом, если во мне будет нужда. Я не отказываюсь от нее – ни на минуту. Но будет так, как я… мы… решили!
Она так и не уснула – встала в шесть, выпила таблетку от головной боли, потом чашку крепкого кофе, наплевав на давление, – необходимо прийти в себя. Разговор будет сложным и, разумеется, долгим, а ей надо хорошо соображать, аргументировать. Объяснить. Просто все объяснить. Эмма же умный человек. И совсем на такой уж плохой. Просто… жизнь так сложилась.
Я же не предаю ее. Я все сделаю так, как захочет она!
Она заглянула к сестре – Эмма спала, и спала, по-видимому, крепко – чуть приоткрыт рот, лицо спокойно и разглажено, дыхание равномерно.
Она смотрела на нее, и сердце сжималось от жалости, тоски, страха и еще… от любви.
Разговор был коротким – совсем не то, что ожидала Элла.
Перебив ее после первых трех предложений, Эмма широко открыла глаза и тихо, но четко спросила:
– Ты бросаешь меня, Элик? Ты от меня уже отказалась?
Элла стала горячо убеждать ее в обратном, пытаясь найти все более весомые аргументы, но сестра отвернулась, и было только слышно, как она тихо глотает слезы.
Потом она повернулась, посмотрела Элле в глаза и сказала:
– Ты предала меня, Элка! Просто банально предала. Вот и все. Ты выбросила меня на помойку. И правильно сделала. Зачем я вообще? Кому я нужна? Старая рухлядь. Больная корова. Обуза и тягость! Видишь, я даже тебе не нужна. Да что говорить – я себе не нужна! Нет, ты права. На свалку меня, ты права. А ты – будешь жить. Кому же, как не тебе, дорогая!
И заплакала крупными хрустальными девическими слезами. А потом, минут через пять, вдруг остановилась и посмотрела на Эллу:
– Я поняла, Элик, я все поняла! Конечно же, муж – аргумент весомый. Сколько ты с ним? Пару лет? А-а! А нам с тобой, Элка? И все эти годы…
– Не все, – заметила Элла.
– Да все! – махнула рукой сестра. – А что там у меня было – так никто же не знает всей правды. Я жила с алкоголиком. А ты знаешь, что это такое?
Потом она закрыла глаза и сказала:
– Я очень устала, Эл. Я все поняла. Завтра скажу тебе, что я решила. До завтра я могу побыть здесь? У тебя?
Анна Васильевна Маковкина, жившая в том же доме в Черемушках, где всю жизнь прожила и Элла, пожалуй, последний, самый древний старожил, глядела в окно, радуясь, что квартиру тогда, в шестьдесят шестом, они получили на первом этаже. Красота – все видно и всех. Анна Васильевна была уже почти неходячая – подвели ноги, заразы! Видать, больно много бегала в жизни. На улицу ей теперь путь был заказан – ох, а как же она любила выйти на лавочку у подъезда! С раннего утра, невзирая на погоду (если холодно – оренбургский платок и драповое пальто), а уж если тепло! – она открывала окно и глядела во двор. Жильцы и гости входили в подъезд, выходили, бежали к остановке или неспешно шли по своим делам. Анна Васильевна всех, разумеется, знала. А как же – сколько лет здесь прожила, и сосчитать страшно! Те, кто был из своих, приветствовали ее по-разному – пожилые доброжелательно, справляясь о здоровье. А молодые – раздраженно. Сидит бабка в окне и ко всем пристает! Любопытная бабка. Противная.
Некоторые, например пенсионеры, свободные люди, могли обсудить с Анной Васильевной и погоду, и новости, и, конечно же, сплетни.
В этот день хоронили соседа. Доложила дочь Людка: соседа с третьего этажа – старика.
– Илюшку, что ли? – ахнула бабка. – Ну и дела!
Людка бросила злобно:
– Ах, какие события! Деду сто лет. Ты, мам, прям удивилась!
– Не сто, – возразила Анна Васильевна, – он еще молодой. Моложе меня!
– Ага! – злорадно подхватила дочь. – Пацаненок! Жених! Молодец!
Анна Васильевна спорить не стала – Людка была бабой вредной, но смотрела за ней хорошо. Грех и пожаловаться.
Она махнула рукой и подалась вперед – не пропустить бы чего. Похороны ведь! Событие, так сказать. Для нее – почти мирового масштаба.
Народу было совсем немного – Элла, племянница. Которая за Ильей и ходила. Еще пара соседок-старух, какой-то дед – весь в медалях. Родня? Бывший сотрудник? И немолодой седой мужчина – лицо-то знакомое, а вот кто? А, Элкин муж! Бывший в смысле. Пожили они недолго и разошлись. А вот подмогнуть пришел! Значит, приличный человек, не скотина.
Гроб с Илюшкой стоял на табуретках – люди прощались. Анна Васильевна тоже было хотела. Да Людка как гаркнет:
– Сиди! Отсюда простись – сделай ручкой. И смотри не выскочи из окна! От любопытства.
Нет, стерва, конечно. Да черт с ней. Чего ее слушать?
Анна Васильевна высунулась уже по пояс и окликнула Эллу:
– А че дочки-то нет? В смысле – Эмки?
Элла вытерла красные, заплаканные глаза и сказала:
– Трудно ей. Сама нездорова. А тут… на такое смотреть!
– Трудно, – хмыкнула бабка Анна, – ишь, фифа какая! Не проводить отца – где это видано?
Еще она услышала – а может быть, показалось? – как Элла сказала бывшему мужу:
– Прости меня, Валера!
А тот отвернулся и только махнул рукой. Простил? Или нет? Интересно!
Потом подъехал ритуальный автобус, гроб с Ильей погрузили, и – ту-ту! В дальний, последний, так сказать, путь. Пухом тебе, Илюшка, земля! Отмучился, парень.
В любую погоду Анна Васильевна по-прежнему торчала в окне – на боевом посту, как шутили соседи. В двенадцать дня, ну, или чуть позже Элка со второго выкатывала кресло с сестрой.
Та что-то недовольно бурчала, но сестра тщательно проверяла, застегнуты ли пуговицы на ее куртке, поправляла ей шарф, укутывала ноги старым пледом и везла ее в парк. Воронцовский парк теперь был красавцем – цветы и скамейки, дорожки и фонари. Мамки с колясками, влюбленные парочки. Эх, красота! Жаль, ноги не ходят. Идти до него – с полчаса. Да разве эта стерва Людка попрется? Да и коляска старая, совсем развалюха. Не то что у этих… Сестричек.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
