Крессида улыбнулась.
— Нет, — с ноткой торжества в голосе заявила она. — В одном из ящиков лежит целая куча акварелей. Я их еще толком не просматривала, но там есть несколько известных имен, а Грейс обещала помочь мне с ними разобраться.
— Но они ведь принадлежали твоему отцу? — спросил Фрэнк. — Разве Марджори была арт-дилером? Или они все-таки были ее собственностью?
— Нет, — ответила Крессида. — Акварели принадлежали моей матери. Я их с детства помню. Они всегда хранились в этом комоде. В любом случае отец оставил их мне.
— Нет, но он говорил мне об этом пару месяцев назад, и я позвонила поверенному, когда Тим начал тут свою возню, — просто для проверки. Хотела быть уверенной в том, что это принадлежит мне. Папа сдал список вещей на хранение, когда они переехали сюда с Корфу.
— Что ж, повезло, — заметил Фрэнк. — Весьма предусмотрительно, а? — В его устах это звучало почти как оскорбление. Ему пришло в голову, что содержимое комода можно было продать, чтобы заплатить за услуги медсестер, но произносить это вслух он не стал. Ситуация и без того была острой.
— Нам пора сматываться, пап, — вмешался Гил. — А то я опоздаю на самолет. — Он обнял мать. — Перестань так беспокоиться, мам. И за меня не волнуйся. Я через пару месяцев вернусь.
— Обсудим все, когда я вернусь, Кресс! — прокричал Фрэнк из окна машины, когда они отъезжали.
Сотрудники местного отделения полиции продолжают расследование загадочной смерти возле реки. К ним теперь присоединились суперинтендант уголовного розыска Питер Коффи и инспектор Фил Макбрайд. Суперинтендант Коффи возглавил расследование.
Отступление 3
Уехав из Франции, я не стал возвращаться домой и ничего не сообщил родителям. Пару недель работал в одной из гостиниц Дублина, чтобы поднакопить деньжат, а потом однажды ранним солнечным утром в понедельник двинулся автостопом на юг. Отрезок от Корка до Данкреа был самым тяжелым. Автобус оказался настоящей старой развалиной, к тому же en route[15]он делал остановку в каждой деревне. Я собирался отправиться прямо на Трианак, но когда сошел с автобуса в Данкреа и спросил у прохожего, как туда добраться, тот ответил, что это добрых шесть миль. Я все же был уверен, что где-нибудь по дороге удастся поймать попутку. Дополнительная информация, конечно, не помешала бы, однако мне отчего-то вовсе не хотелось голосовать на дороге, а для того, чтобы идти так далеко пешком, было уже поздновато. Я вовсе не собирался здесь работать — времени у меня было не так уж много, — но тут вдруг испугался и вообще задумался, а какого черта мне, в сущности, тут надо? Вся поездка, эти мои поиски прошлого вдруг показались глупыми и бессмысленными. И я уже не знал, что делать дальше.
Я бесцельно шатался по городку, когда увидел объявление — требовался официант на временную работу — в витрине ресторанчика под вывеской «Провендер»[16]. Заглянул внутрь, и женщина, стоявшая у бара, махнула мне рукой. Столики уже были накрыты к обеду, но для посетителей было еще рано. Я вошел, спросил о работе, показал ей рекомендации из разных мест, где перебывал за этот год устроенных себе каникул — я их всегда носил с собой. «А ты неплохо подготовлен!» — рассмеялась она. Она чем-то походила на маму, только была поменьше и повеселее. Попросила меня сделать пробный выход с тарелками и стаканами на подносе. Это было несложно, да и чему тут удивляться после стольких месяцев, что я работал в обслуге. «Парень, что работал тут до тебя, уехал в Корк — он там должен, видите ли, тренироваться перед какими-то спортивными соревнованиями, — пояснила хозяйка. — Его две недели не будет, так что, если обещаешь, что проработаешь весь этот срок, место за тобой».
Двадцать минут спустя меня провели в маленькую комнату, выкрашенную в ярко-розовый цвет, под самой крышей — жилье, как оказалось, входило в соглашение о найме. «Если я чему-то научилась в своем деле, так это тому, что, коли желаешь удержать персонал, надо предоставлять им жилье и кормить три раза в день, — весело сообщила мне миссис Кронин. — Непременное условие одно — ты должен проработать все две недели, запомни. Если не выполнишь, я сдеру с тебя плату за комнату. Договорились? По понедельникам мы закрыты, остальные дни — скользящий график. Извини, но такая уж у нас работа».
Хорошая женщина, но твердо стоит на своем: что здесь можно, а чего она не потерпит. Разговаривала она не спеша и не стала задавать никаких личных вопросов, да и рекомендации просмотрела бегло. Что меня вполне устраивало.
Работа в ресторане кипела все время: к ленчу накрывали на сорок кувертов, столько же вечером. Меню оказалось не слишком изысканным, однако кормили здесь здорово — ничего особо выдающегося, зато порции огромные. По пятницам и субботам вечером в зале играло джазовое трио. Я не очень-то музыкален, не такой, как Фрэнк и Кэти-Мей, но живая музыка привлекала посетителей, так что в эти вечера ресторан был забит до отказа. Жители Данкреа оказались вполне дружелюбным народом, щедрым на чаевые: я зарабатывал гораздо больше, чем в Германии или во Франции. Одна беда — работа была тяжелая, утомительная, я так выматывался, что в свободное время по большей части отсыпался. За две недели я ни разу так и не выбрался на Трианак. Мне почему-то казалось, что я к этому еще не готов. Очень грустно.
Работа в Данкреа дала мне одно преимущество и имела один недостаток, но это я понял только потом: я мог свободно бродить по городку, не вызывая излишнего любопытства, но при этом не имел понятия, кто из посетителей «Провендера» живет на Трианаке. При всей своей неопытности я был уверен, что, работая официантом, сохраняю некую анонимность. Первое, чему обучаешься на этой работе, — избегать смотреть клиенту в глаза. Ты всего лишь прислуга, просто принимаешь заказ, и никто тебя, в сущности, и не замечает. Если, конечно, не прольешь суп на колени посетителю. Но уж такого-то я никогда бы не допустил.
И еще в одном мне здорово повезло. Редакция местного еженедельника — тиражом около трех тысяч — размещалась в двух шагах от ресторана. Называлась газета «Данкреа лиснинг пост», и сотрудники воспринимали этот орган информации весьма серьезно. Я, видимо, несколько тормозил, потому что только через пару дней вспомнил, что при всякой газете имеется архив. Сотрудница в приемной оказалась достаточно доверчивой, чтобы поверить мне, когда я рассказал, что учусь в Оксфорде и работаю над курсовой по английскому, — должно быть, это произвело на нее большое впечатление, потому что она просто из сил выбивалась, чтобы мне помочь. Очень добрая женщина, мне даже было стыдно, что я ей наврал — или почти наврал.
В последующие дни я регулярно наведывался в редакцию, как только выдавалось свободное время, и просматривал архивные материалы. Я думал, что старые выпуски уже переведены на пленку, в микрофильмы или микрофиши, но оказалось, что они хранятся в виде переплетенных подшивок, помесячно и по годам. Это, конечно, замедляло поиски. Сосредоточиться было трудно, отвлекали всякие местные сплетни и курьезы. Ничего хоть отдаленно способного меня заинтересовать не обнаруживалось, пока однажды я не бросил всю эту возню, удалился в свою розовую комнату и разработал четкий план военных действий. Я перестал просматривать старые выпуски наугад и начал работать по системе. Во-первых, попытался установить, когда мы уехали из устья реки. Используя свой день рождения в марте в качестве отправной точки, я примерно установил дату нашего отъезда. Понадобилось несколько раз посетить архив, прежде чем я нашел маленькую заметку о яхте, разбившейся на скалах Бэлтибойз. Единственная причина, по которой я решил, что это, видимо, о Джоне Спейне и моем отце, заключалась в том, что в заметке говорилось о «рыбаке, который вышел на помощь тонущему и сам погиб в море». По имени никто назван не был. Это само по себе было странно, — в других статьях имена и биографические данные были рассыпаны весьма щедро. Я сидел неподвижно, ощущая поток ледяного воздуха, овевающего голову. Никаких имен. Никаких подсказок, за исключением полной невероятности, что инцидент, подобный тому, в котором погиб мой отец, мог произойти дважды в одном и том же году, не говоря уж — в одном и том же месяце.
