В это же самое время Настя Филимонова в панике металась по квартире, не зная куда себя деть. Она заперла дверь на оба замка и цепочку и закрыла все окна и форточки, несмотря на то, что квартира располагалась на шестом этаже восьмиэтажного дома.
— Черт, черт, вот черт! — Обливаясь потом от жары и от страха, она плотно задергивала шторы. — Вот ведь влипли, вот влипли! — Она не замечала, что говорит сама с собой вслух. — Черт с ним, с Коляном, хотя мальчишку, конечно, жалко, он же пацан совсем. Но Ревенко баба богатая, к тому же со связями, она быстро разберется, и ее-то сыночка отпустят. А вот что с Витькой будет? Как ни крути, а он — свидетель. И не нужен он ни бандюкам, ни уж тем более этой холеной суке. Скорее всего его прихватили просто за компанию, и за него она платить не станет. Убьют они его, наверняка убьют. За что Витька-то страдает? А я?!
Настя распласталась на паласе и, глядя в растрескавшийся потолок, беззвучно заплакала.
Настя уже третий год была замужем за Виктором Филимоновым, личным водителем Любови Николаевны Ревенко. Ей было двадцать два года, она была довольно миленькой, очень худенькой девушкой с огромными серыми глазами и копной светлых волос. Даже многочисленные веснушки не портили ее прелестного личика. Она училась в театральном институте на экономическом факультете, куда два года назад ее пристроила Ревенко.
С Виктором она познакомилась совершенно случайно.
Три года назад, в июне, она предприняла очередную бесплодную попытку поступить на актерский факультет РАТИ. Провалившись, как и в прошлом году, на втором туре, она решила, что на этом жизнь не заканчивается и уж она-то со своей внешностью не пропадет. Есть, в конце концов, модельные агентства и Дома моды. Надо просто отдохнуть, отоспаться и начать все сначала. Ей пока не приходило в голову, что в театральный институт берут не за внешность, а за способности. А уж если эти качества еще и совпадают…
Будучи по натуре девушкой веселой и неунывающей ни при каких обстоятельствах, свой провал она решила отметить, причем громко.
— Эй, мужики! — Она подошла к товарищам по несчастью, понуро опустившим головы и проклинавшим бездушных педагогов.
Среди «мужиков» были и девчонки.
— Предлагаю скинуться и расслабиться. А то как-то противно…
Предложение было принято на «ура», но финансово состоятельными признали себя только двое, и немногочисленная компашка отвалила из институтского скверика.
Для начала в ближайшем ларьке взяли бутылку шампанского и, заливисто хохоча, открыли ее прямо по дороге.
— Ну, Настька, ты даешь!.. Нет, вы только представьте… — закатывался небольшого роста парнишка по фамилии Бархударов. — Профессор ей говорит: «Станцуйте менуэт», а эта дура ему отвечает: «А долго?» Ой, не могу, держите меня…
На этих словах Бархударов даже хрюкнул и икнул, и его метнуло на газон телетайпного агентства Советского Союза. Но Ирка Григорьева, пришедшая на конкурс — последний творческий экзамен, свирепым выражением лица и мощным торсом напоминавшая бойца спецназа, схватила его за шкирку и, ловко встряхнув, поставила на ноги.
— И ничего смешного! Она совсем не то имела в виду, просто у Настьки со старинными танцами плохо. Это ты извращенец. И прекрати истерику, а то в морду дам.
— Дашь-то ты дашь, только скажи кому, — изгалялся Бархударов. — Чего в артистки прешься? Тебе в баскетбол надо или в охранное агентство. Дылда!
— А ты недомерок! — Ирка обхватила его мощной ладонью за бритый затылок и подтащила к фонарному столбу.
Бархударов упирался, словно Жихарка, не желающий лезть в печку. Но Ирка уже подхватила его другой рукой за поясной ремень и была готова макнуть коротконогого негодяя в урну.
— Да ладно вам собачиться, — встала между ними Настя. — Бархударов, ты лучше помирись с Иркой, и айда в кафешку какую-нибудь, посидим там, продолжим торжество по случаю нашего провала. И Ирку заодно поздравим. Чует мое сердце — примут ее.
Вдохновившись идеей, счастливая Ирка отпустила Бархударова, и тот, будучи не готов к свободе, «убился» копчиком об асфальт.
Продолжили в крытой пивнухе на Суворовском бульваре.
Когда выпили по второй кружке, у Бархударова с Иркой кончились деньги, но расходиться они не желали, и добрая Настя заказала всем еще по паре пива.
Бархударов сыпал пошлыми анекдотами, сдобренными русским матерком. Ирка басовито гоготала, как кавалерист-девица, и Настя слегка краснела перед полупьяными соседями по столикам за своих товарищей.
Через какое-то время Настя вдруг с удивлением обнаружила, что эта парочка в ней вовсе и не нуждается. Пьяная Ирка укачивала на коленях маленького Бархударова, а тот, обливаясь слезами, лез к ней целоваться.
— Ну ладно, ребята, желаю удачи! — Настя встала и направилась к выходу, но никто ее не окликнул, не попросил посидеть еще.
«Вот сволочи! Пили, жрали за мой счет, а теперь меня же побоку! Да… А с виду приличные люди», — сокрушалась Настя, идя по Тверскому бульвару к «Пушкинской». И, только взглянув на уличные часы у магазина «Армения», она поняла, что в метро безнадежно опоздала.
На оставшуюся десятку до «Сокола» было уже не добраться. Можно было, конечно, пойти пешком, и тогда часа через два…
— Эй, замерзнешь! Давай подвезу.
Прямо перед Настей вырос молодой человек в светлом костюме. Поигрывая связкой ключей, он широко улыбнулся и как-то напевно произнес:
— Ну, чего ты? Я Виктор. Не бойся, поехали.
Настя скукожилась и отвернулась, прикрыв лицо воротником плаща.
— Поехали, что ли? — как-то утвердительно спросил парень.
— Я не из таких. Отстаньте.
— Опасно здесь стоять. Давайте я вас домой отвезу.
— Но у меня только десять рублей, — робко ответила Настя.
— Годится, — улыбнулся незнакомец, и Настя доверчиво села в его машину.
Глава 12
Через месяц они поженились.
У Виктора имелась небольшая двухкомнатная квартира на Трифоновке, доставшаяся ему от умершей в прошлом году матери, и Настя сразу переехала к нему. Свадьбу сыграли скромно и незаметно, пригласив только Настиных родителей.
Зажили они душа в душу. Насте было с ним легко. Витя обладал спокойным характером, никогда не повышал на Настю голоса, всячески ей помогал по хозяйству и ласково называл «Настена моя». Он работал в крупнейшем в Москве актерском агентстве «Атлантида» личным водителем хозяйки — Любови Николаевны Ревенко. Платила она ему исправно и относительно хорошо, Настя могла не работать, но на свою машину скопить денег так и не удавалось.
«Зачем тебе машина? — цинично ухмылялась Ревенко. — Езди на моей».
При этом эксплуатировала она его нещадно, зачастую лишая даже законных выходных. Выматывался Виктор из последних сил, Настя жалела его и всячески старалась поддержать.
