Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
Приблизительно ясно, в каком положении мы были.
Мы находились в оккупации:
• геополитической,
• идеологической
• или ситуации внешнего управления.
Наши конкуренты (носители талассократии) уже праздновали победу, потому что на повестке дня, как писал Бжезинский (теоретик атлантизма, «цивилизации Моря»), стояло расчленение России (об этом он писал в «Великой шахматной доске»), и, соответственно, с геополитической точки зрения все шло к тому, что однополярный момент закрепится навсегда.
Географические потери превратили гигантскую мировую империю в небольшую часть этой империи в лице Российской Федерации. На этом месте возникло пятнадцать независимых государств, которых никогда не существовало (большинства из них) и которые были созданы (предпосылки были отстроены) в советский период, а до этого в имперский период.
Параллельно с этим происходило нарушение двух моментов, социологически сопровождавших все этапы русской истории. Мы говорили о мэппинге, о том, что в геополитической карте, помимо географической карты, есть еще социологическая карта, цивилизационная. И мы на всех этапах замечали под разными идеологиями, в разном формате следующие закономерности: теллурократическая система в геополитической русской истории была связана с двумя факторами на социологическом уровне.
Первый фактор — это мощное самодержавие, то есть авторитаризм, полномочность правителей (единого правителя) и народность и традиционность низших слоев. Вместе они составляли феномен общества жестко вертикального в византийской модели. Был период, когда эта идеология доминировала (в эпоху Московского царства), когда она выступала в археомодернистическом ключе при Романовской империи (особенно послепетровской империи) под западническим облачением. И даже в советское время, когда речь шла о равенстве, коммунизме и социализме (равенстве всех), та же самая модель жесткого правления, вертикали власти (в лице, например, Сталина), с мощным традиционным народом, тоже существовала. Таким образом, это — константа русской истории, являющаяся залогом или социологическим аналогом геополитического пространственного расширения. Вот такая система в социологии доминирует. Она соответствует нашим территориальным успехам, завоеваниям и экспансии.
Какова альтернатива?
Когда альянс царя и масс нарушается усилением промежуточного слоя — элиты или олигархии. Когда олигархия стремится стать между царем и массами, ограничить потенциал царя (сделать его первым среди равных, а не высшей, несопоставимой фигурой) и, соответственно, разделить влияние на народ на несколько отраслей или областей, то есть превратить опять страну в вотчины, которые разрушали русские цари-централизаторы. Это означает (с социологической точки зрения) феномен усиления олигархии. Олигархии во всех смыслах: не только экономической олигархии, но и политической олигархии, потому что олигархия — это власть нескольких. «Олигос» — по-гречески «несколько», «монос» — «один». Олигархия — антитеза не демократии, а монархии.
Демократия возможна только в случае небольших обществ, архаических, потому что, как только мы переходим к большим пространствам, большим массам, то сразу имеем дело с олигархией. К примеру, олигархами становятся народные избранники, депутаты, там, где есть еще влияние масс на выборы, либо просто назначенные сверху. В любом случае, есть тот политический класс, который получает определенную автономию и оппонирует царю, олигархия против монархии.
Что мы видим в 90-е годы в России?
Типичную классическую олигархию. В качестве «олигархов» раньше выступали бояре, потом дворяне, потом при Сталине «ленинская гвардия». Троцкий, конечно, был олигархом. Он пришел на волне революции и ограничивал власть Сталина и его монархические устремления. И точно так же Ельцин, который был номинальным монархом, становится заложником олигархии, которая не просто его окружает, пользуясь его благосклонностью, но и ограничивает, влияет и держит под своим контролем. И одновременно происходит расчленение контроля над различными зонами — региональная олигархия, когда губернаторы или отдельные бандитские кланы просто захватывают власть над целыми территориями, населенными россиянами.
Этническая олигархия в этнических республиках — это просто бандитские кланы, как, например, на Урале. В 90-е годы я приезжал на Урал, и мне говорили, что даже эксперты были распределены между бандами. То есть, не только члены правительства, но даже эксперты, которые комментировали внутреннюю политику: одни принадлежали «центровым», другие — другой группировке (»уралмашевским»). В Екатеринбурге просто не было ни одной точки, ни одного человека, ни одного торгового места, ни одного метра, который не контролировался той или иной бандой. Все: политика, культура, экономика — было расписано строго. Это как раз и есть слабость центральной власти. Даже воры («центровые») устраивали тогда митинги, поскольку приехали какие-то воры «Деда Хасана» из Москвы. Воры устроили такой митинг: «Долой Деда Хасана! Постоим за наши интересы».
На самом деле доходило до такой воровской демократии, когда воры устраивали митинги. Это, конечно, уже никакого отношения к народу не имело. Они просто свистели, и народ выходил на их площадь уже «под ворами». Воры их собирали, организовывали, приписывали.
Это 90-е годы — те «лихие 90-е годы», которые ознаменовались победой внешней системы управления — сети влияния западников.
Отсюда: фонды, гранты, система образования элитных детей, особенно за границей, проникновение сюда множества западных организаций, которые просто, по сути дела, входили в экономическое управление, в политические, образовательные процессы — и устанавливали здесь внешнее управление.
Внешнее управление в 90-е годы сопровождалось сокращением наших территорий — резким и наглядным. И параллельно — повышением зависимости народа не от верховной власти, а от средней олигархической власти и понижением статуса высшего правителя (президента), который, в свою очередь, становился заложником олигархии.
Все элементы «смутного времени», развала, и с геополитической точки зрения, и с социологической точки зрения, и с цивилизационной точки зрения были налицо:
• внешнее управление,
• сокращение территории,
• переход власти от авторитарно-народной модели, классической для евразийства и «сухопутной» истории, к олигархической и западнической (атлантистской).
В 90-е годы квинтэссенцией этих процессов становится Первая чеченская кампания. Следующим логическим шагом в развернувшемся геополитическом процессе должно стать разрушение России. Параллельно с этим в Сербии, которая является европейским аналогом России с геополитической точки зрения, происходят сходные процессы. Югославия разрушается. Сербия, которая больше всего напоминает Россию по своим параметрам, становится изгоем. Запад поддерживает всех противников Сербии (сербов), кем бы они ни были: вначале словенцев, потом хорватов, потом македонцев, боснийцев и албанцев, наконец, уже в самой Сербии. То, что происходит в Косовом поле, — как сербская Чечня, когда мусульманское меньшинство бросает вызов Сербии для того, чтобы осуществить выход из нее. И эти процессы идут практически параллельно в России и Сербии, с точки зрения продолжения атлантистской агрессии. Идет бурным ходом демонтаж России, демонтаж Сербии в рамках геополитики — победы талассократии над теллурократией, установления однополярного момента.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
