Никогда еще за свою не такую уж и долгую жизнь Роман Дробот не оказывался под мертвыми человеческими телами.
Он готовил себя к этому целый день. Уповая на то, что после всего пережитого за лагерные дни это испытание, открывающее очень узкую тропинку к свободе, выдержит без особых усилий над собой. Ведь до того момента все шло гладко, даже слишком гладко. Видимо, Семен Кондаков впрямь смог просчитать развитие событий до мельчайших деталей. Но хоть и так: без помощи ребят, согласившихся прикрывать побег, у них и близко ничего не сладилось бы.
Конвоировавшие «похоронную команду» полицаи к сумеркам по привычке, которую даже не нужно специально предусматривать, успели набраться. Когда оказывались рядом, пленных обдавало густым сивушным духом, и самое главное – хиви вели себя очень беспечно. Никто из них даже не допускал мысли, что двое заключенных способны рискнуть просто у них под носом.
На это Кондаков, по молчаливому обоюдному согласию – мозг предстоящей операции, делал первую и, по сути, главную ставку. Крепко выпившие полицаи невольно выводят Ваську Борового и остальных пленных из-под удара. Правда, так называемое алиби весьма и весьма условно: всех, кто был этим вечером в команде могильщиков, могут расстрелять, обнаружив побег, или – даже если попытка сорвется, прямо на месте, не задавая лишних вопросов и не пытаясь выяснить степень причастности каждого. Однако даже логика таких, как Лысянский, вполне допускала: будь полицаи трезвыми и, следовательно, менее беспечными, о попытке побега никто бы и не помышлял.
Была еще одна, тоже весьма шаткая возможность уцелеть: в лагере каждый сам за себя. Это прекрасно знали как немцы, так и хиви. Значит, при желании вполне возможно объяснить, почему все остальные дружно не обратили внимания на внезапное исчезновение в темноте двух товарищей. На допросах, которые обязательно будут и пойдут непременно с пристрастием, есть шанс давить именно на это. От показательного расстрела вряд ли спасет. Но побороться можно.
И все-таки главное – запутать саму историю.
Трупы расстрелянных за периметром колючки в лесу собирали и грузили на подводы шестеро пленных. Еще двое, в том числе – Васька Боровой, вели под уздцы коней. Тем временем за территорией лагеря шестеро других старательно рыли большую общую могилу. Все происходило под конвоем четверки пьяных хиви. Когда и кто прозевал беглецов, выяснить будет действительно непросто. А никто из группы тех, кто рыл могилу, вообще не был посвящен в планы беглецов. Они-то, следуя знакомому принципу каждый за себя, не смогут точно сказать, кого видели в темноте, а кого – нет.
Все должно свестись к потере напившимися полицаями бдительности. Чем черт не шутит: вдруг обойдется…
Еще раньше Дробот прояснил у Кондакова еще один важный для себя момент: те, кто помогал им бежать, включая Борового, приняли такое рискованное решение сознательно и отдавали себе отчет о непростых последствиях. Однако в план побега посвятили не всех. Кроме Васьки, об этом знали двое, и здесь Семен тоже видел залог успеха: чем больше людей в курсе заговора, тем больше возможностей предательства. Есть огромный соблазн обменять такую информацию на еду или даже собственную жизнь. Потому в темноте трое пленных должны прикрывать беглецов, что в принципе не представляло особой сложности: ведь из полицаев, уверенных в абсолюте собственной власти, на поверку оказались неважные и не слишком внимательные конвоиры. А Дробот с Кондаковым должны укладываться на телегу рядом с мертвецами не сразу, а по очереди, с интервалом. Отвлекать конвой вызвался Боровой.
Ему удалось. Первый раз зафыркал и рванул вперед конь, и полицаи какое-то время разбирались, что происходит. Ваське хоть и перепало по ребрам, но зато пока оба конвоира толклись в голове подводы, Кондаков присел на край, быстро улегся, Роман с товарищем мгновенно, словно отрабатывали движение годами, надвинули на него мертвое тело, и вот уже маленькая процессия двинулась дальше.
Очередь Романа пришла, когда они уже подходили к братской могиле. Боровой снова не слишком ловко обошелся с лошадью. Полицаи заорали: «Куда прешь, сука!», возникло небольшое замешательство – и тогда Дробот, прикрываемый спинами товарищей, присел, затем распластался на земле, юрким ужом скользнул под телегу и замер. Когда же послышались звуки падения первых тел, зажмурился, хоть вокруг стояла непроглядная темень, скатился в яму.
Ему в один момент стало безумно страшно. Настолько, что захотелось закричать, попросить о помощи, пусть вытащат отсюда, пускай расстреляют за попытку побега – только бы не лежать живым в могиле. Понадобилось невероятное усилие воли, чтобы выдержать, сдержать крик ужаса, когда сверху свалился холодный мертвец. Сразу исчезли все звуки вокруг, Дробот даже перестал чувствовать свое тело, вертелась лишь мысль о похороненном заживо, как в рассказе Эдгара По, который впечатлительный мальчик прочел, откопав сборник в отцовской библиотеке.
Но вдруг звуки вернулись.
Они ворвались в мрачную темную тишину лагерного погоста откуда-то сверху и тут же сковали Романа сильнее, чем ужасные ощущения, испытанные им несколько минут назад.
Кричали немцы.
– Аvast! Аvast! Stoppen![6]
Крики приближались.
Еще не совсем понимая, что происходит, Дробот пошевелился, пытаясь выбраться из-под мертвого тела. Вдруг совсем рядом тоже кто-то зашевелился, и от этого слипшиеся от грязи волосы встали дыбом: Роману показалось, что ожил кто-то из казненных. Но в следующую секунду на него навалилось чье-то тело и выдохнуло в лицо голосом Кондакова:
– Спалились! Быстро, за мной! Подсади!
С этой минуты Дробот уже перестал что-либо понимать, просто действовал машинально, подталкиваемый вперед страхом, отчаянием и желанием во что бы то ни стало спасти свою жизнь – пусть даже это будет последняя попытка. После того короткого времени, что он провел в яме с мертвецами, Роман не боялся умереть.
Над головами загудели голоса, темнота взорвалась пьяным матом, но Дробот не вслушивался – на его привыкших к темноте глазах Семен подпрыгнул, ухватился за край ямы, пальцы зацарапали землю. Роман мигом оказался рядом. Откуда только силы взялись – без особого труда подбросил товарища, тот отчаянно выцарапался на поверхность, протянул сверху руку:
– Быстро!
Теперь силы вдруг появились у него – пятерня сжала крепко, и Дробот, не понимая как, выбрался из могилы. Кондаков уже отползал по-пластунски, Роман последовал его примеру. Но когда немцы снова заорали и грянули выстрелы, он не выдержал – вскочил на несколько секунд раньше Семена, нагнул голову, дунул в сторону леса.
Они неслись, не разбирая дороги. Позади – колючая проволока, впереди, на том краю открытого пространства, спасительные деревья. Смерть была вокруг, пули свистели над головами. Лишь благодаря темноте и нескольким выигранным секундам, которые дал им эффект неожиданности, преследователи не могли палить прицельно. Мыслей в голове не осталось совсем – вперед гнало отчаяние.
