— Не ошиблась, значит, я в тебе.
— Так здесь теперь мой дом. Здесь и похоронят… А ты приезжай. Ты поверь мне, старой женщине, я много повидала — чувствую: жизнь у тебя будет необычная. Трудная, но необычная, не такая, как у всех…
Они посидели еще немного. Прощаясь, Саша протянул Лукерье свернутый трубочкой лист:
Она развернула бумагу и увидела рисунок, который он показывал ей, когда был у нее на постое.
— Ну, спаси тебя Господь… — поблагодарила Лукерья.
— Береги себя, Лукерья. И спасибо тебе за все.
Заплакав, Лукерья прижала его к себе и погладила по голове.
— Я обязательно приеду еще, обещаю. Ты жди меня, ладно? — сказал он, уходя.
Лукерья долго смотрела ему вслед, пока он совсем не скрылся из виду.
Возвращаясь в лагерь, Саша чувствовал: когда-нибудь он обязательно вернется сюда, на этот остров, придет в ставшую ему родной избу, где запах сухих трав перемешан с запахом свежеиспеченного хлеба.
Слово, данное в тот вечер Лукерье, Саша сдержит. Закончив училище, он снова встретится с Лукерьей, но уже в последний раз…
Глава 10
…На второй день после своего возвращения домой Саша с картонной папкой в руках торопливо шел по улице Марата, направляясь в сторону Свечного переулка, прямо к дому Викентия Ларионовича. Он так нервничал, что от волнения чуть было не прошел нужный поворот.
Дверь ему открыла Елена Михайловна.
— Сашенька! Здравствуйте! Проходите, пожалуйста. Викентий Ларионович будет рад вас видеть.
— Здравствуйте, Елена Михайловна! — поздоровался Саша. — Хорошо, что вы дома, а то я без звонка…
— Что вы, Сашенька, конечно же мы оба дома! — И добавила извиняющимся тоном: — Извините, Сашенька, я не включаю свет… Экономия, видите ли… Вы проходите в комнату, а я пока чай принесу…
Оказавшись в огромной темной прихожей, Саша почувствовал знакомый запах всех коммунальных квартир. Поскольку он уже неоднократно бывал в квартире Вольских, то прекрасно мог ориентировался даже в темноте. Старательно обходя висящие на стенах большие металлические тазы и прочие, хранящиеся в общем коридоре вещи, Саша толкнул знакомую дверь.
— Саша! Ну здравствуй, здравствуй! — Вольский обнял любимого ученика. — Давно вернулся?
— Два дня назад, Викентий Ларионович.
— Ты как-то изменился, Саша… Повзрослел, что ли?..
— Да что вы, Викентий Ларионович… — смутился Саша.
— Ты, надеюсь, рисовал? — тут же поинтересовался Вольский.
— Конечно, как только свободная минута бывала.
— Да, кстати, как там Федор Иванович? — спросил Вольский.
— Передавал вам привет. Мне очень повезло, что я познакомился с ним. Я столько от него узнал нового… Этой поездки я никогда не забуду. И все это благодаря вам, Викентий Ларионович! Спасибо вам за все.
— Что ты, Саша, не стоит. А что касается Постникова, то могу смело сказать — он отличный специалист, да и человек, я знаю, хороший. Я рад, что это знакомство оказалось для тебя полезным… Давай скорее папку, я посмотрю твои работы!
Саша протянул папку, стараясь не выдавать своего волнения. На самом деле он очень боялся — вдруг его рисунки не понравятся учителю.
Вольский внимательно рассматривал листы, делая это, как всегда, спокойно, не торопясь и не пропуская ни одной детали. Со стороны могло даже показаться, что он нарочно выискивает какие-то неточности в работе. За время своего знакомства с Вольским Саша уже успел привыкнуть к этой его неторопливой манере, поэтому просто терпеливо ждал, когда мастер выскажет свое мнение.
Изучив один рисунок, Вольский откладывал его в сторону, брал следующий, затем вновь возвращался к предыдущему. Так снова и снова продолжал он просмотр по кругу, пока, наконец, не отложил папку в сторону.
Саша вопросительно смотрел на мастера.
— Что скажете, Викентий Ларионович? — не выдержал он.
— Что скажу? Я поражен, Саша… — ответил учитель.
— Викентий Ларионович… — Подобной реакции Вольского Саша не ожидал, поэтому растерялся и не знал, что сказать.
— Мальчик мой, тебя ждет великое будущее. Твой талант уникален… Ты должен беречь и развивать его. В живописи были такие случаи, когда ученик превосходил мастерством своего учителя. Вот и я дожил до этого… И знаешь, я сейчас очень горд этим.
— Спасибо, Викентий Ларионович, но это не я, это вы научили меня…
— Да, я научил тебя приемам, но все приемы ничто без таланта, мой мальчик, а ты талантлив. Мы все еще будем гордиться тем, что были с тобой знакомы…
— Ну, вы скажете, Викентий Ларионович, — совсем смутился Саша.
— Елена, ты посмотри только… Вот начни с этого, — с этими словами Вольский передал папку жене, которая все это время с интересом следила за разговором.
Елена Михайловна взяла папку и стала с любопытством рассматривать ее содержимое.
— Потрясающе красиво! — воскликнула она. — Сашенька! Вы просто гений! Викентий, это просто чудо как хорошо!
— Большое спасибо, Елена Михайловна.
— Не смущайся, Саша, все правда, — сказал Вольский. — Кстати, ты непременно должен эти рисунки отнести в училище. И еще вот что. Через месяц будет выставка молодых ленинградских художников, и я бы хотел тебе предложить послать в комиссию несколько работ.
— Правда, Викентий Ларионович? Это можно сделать?
— Даже нужно, я думаю. Да… Ну, хорошо. Давайте пить чай, а то остынет совсем…
В тот вечер Саша допоздна засиделся у Вольских. Сидя в уютном старом кресле, он с удовольствием пил чай с домашним печеньем Елены Михайловны. Абажур над столом распространял вокруг себя мягкий свет. Время за разговорами летело незаметно, и, взглянув на часы, Саша торопливо засобирался домой, чтобы успеть до разведения мостов.
Лето, промелькнув, осталось позади, и в педагогическом, как, впрочем, и во всех учебных заведениях, снова начались занятия.
Как-то в перерыве между лекциями Лена отвела Веру в сторону.
— Вера, я хотела тебе кое-что сказать… — серьезно начала она.
— Что же? — заинтересовалась Вера.
— Знаешь, я познакомилась на днях с одним очень интересным молодым человеком…
— Да? И кто же он? — не выдержала Вера.
— Он студент, учится в физико-технологическом институте, будущий физик, — с гордостью сообщила Лена.
— А как его зовут?
— Петя. Петр Вавилов.
