Чтобы не привлекать внимания, Дункан не стал возвращаться, а объехал блок и осмотрел дом с торца. Здесь гардины на окнах отдернуты, но за ними царила тьма.
Хотя соседние дома располагались довольно близко, на всех освещенных окнах жалюзи были опущены и плотно задвинуты, что обнадеживало. Дункан припарковал машину под развесистым деревом и вернулся к дому пешком. Отправляясь «на дело», для пущей маскировки он выбрал черные джинсы, черный свитер с капюшоном и разношенные кроссовки. По опыту зная, что таиться и прятаться — себе дороже, он уверенным шагом прошагал прямо к парадной двери. Никаких сердитых окликов не последовало, и замок даже не подумал бросить вызов его мастерству взломщика. Ничто не загудело, не взвыло, не замигало — сигнализацией тут и не пахло.
Несколько разочарованный тем, что не удалось блеснуть, Дункан проник в дом, тихонько прикрыл за собой дверь и замер, прислушиваясь. В доме стояла мертвая тишина (подумав так, он невольно поежился). Запах подтверждал первое впечатление заброшенности — пахло непроветриваемым помещением, пылью и отчасти старым человеком.
— Куда ты его запрятал, старый пень? — спросил Дункан в полголоса.
Само собой, ответа не последовало. Тишина словно с каждой минутой углублялась, могильная тишина дома, который утратил хозяина.
Несколько минут Дункан стоял на месте, привыкая к тишине и запахам, потом достал из кармана фонарик. Тонкий луч описал в кромешной тьме круг. Он находился в холле, просторном и мрачном, весьма характерном для викторианского стиля.
Дверь направо вела в гостиную. Дункан начал поиск с осмотра картин на стенах (могло ведь статься, что Фрэнклин Форрест выставил добычу на всеобщее обозрение, отлично зная, что никто не заподозрит в случайном полотне бесценный оригинал). Будь оно так, Дункан зауважал бы старика. Нечасто встретишь вора с чувством юмора и стальными нервами.
Увы, в гостиной нашлись лишь унылые гравюры викторианской эпохи. Единственная картина маслом того же периода — очевидный предмет гордости хозяина, так как красовалась в центре, над каминной полкой. Эффект, однако, полностью нивелировался вышивкой с двойным сердцем и слюнявой цитатой из какой-то песенки, висевшей сбоку, над пухлым стулом с цветастой обивкой и в пару ему скамеечкой для ног.
В надежде обнаружить сейф Дункан заглянул под каждую картину. Ничего. Тогда, заслонив рукой свет, он прокрался в столовую, окна которой выходили на улицу. Там над антикварным буфетом висело превосходное полотно середины XVIII столетия, но импрессионистами даже не пахло.
В противоположной части нижнего этажа находились жилая комната с телевизором, большая кухня, забитая таким старьем, что могла бы служить декорацией к фильму о 1950-х годах, и нечто среднее между библиотекой, студией и кабинетом старого холостяка. Здесь все еще витал аромат трубочного табака.
В душе у Дункана шевельнулась жалость. Должно быть, именно в этой комнате старикан проводил большую часть времени — она ощущалась более обжитой. Во всяком случае, не настолько безликой, как другие помещения. Зажечь бы свет, но Дункан поостерегся. В большом городе мало кто знает имена соседей и уж тем более не интересуется тем, кто бродит ночью по их квартире. В захолустье все знакомы друг с другом. Более того, каждый в курсе чужих семейных дел.
После осмотра стен Дункан прошел к солидному дубовому столу и выдвинул верхний ящик. Дальше дело не пошло — снаружи послышался хруст гравия под колесами подъехавшей машины. С приглушенным проклятием он выключил фонарик. Оставалось надеяться, что кому-то просто понадобилось развернуться.
Однако вскоре хлопнула дверца. Не в силах поверить в подобное невезение, Дункан замешкался в кабинете. Через пару минут послышался скрежет ключа в замке — знак того, что путь к отступлению отрезан. Он затаился за ветхим кожаным диваном. Кому еще могла прийти в голову мысль наведаться ночью в дом Фрэнклина Форреста?
Алекс закрыла за собой дверь и немного постояла в холле, охваченная печалью и окруженная призраками прошлого, не теми, которых стоит бояться, поэтому страха она не чувствовала. Дедушка жил здесь почти всю жизнь и здесь же умер, в точности как мечтал.
Она даже обрадовалась бы, явись ей сейчас его призрак. Она не могла бы на него наглядеться! Они устроились бы в кабинете и стали беседовать, как в старые добрые времена.
Дедушкин совет пришелся бы кстати: как лучше поступить с домом, как устроить свою жизнь, как наладить жизнь непутевой Джиллиан? Хотя нет, все это темы, неподходящие для бесед с дедушкиным духом. Они и при жизни скрывали от него истинное положение дел. За неимением родного сына Фрэнклин Форрест гордился зятем, и весть о том, что семейная жизнь Эрика и Джиллиан лежит в руинах, разбила бы ему сердце. Он сошел бы в могилу много быстрее, если бы знал обо всем.
Зато Алекс предстояло и впредь решать проблемы сестры. Что ж, ей они по плечу, и сердце у нее не в пример крепче дедушкиного. Ее жизненная философия проста: упал — встань, отряхнись и иди дальше. Не самая худшая из философий.
Воздух в холле стоял спертый, но Алекс не замечала этого, рисуя себе дедушку живым и бодрым. Ощутив на глазах слезы, сморгнула их и направилась в кабинет. Там, где сохранилось больше всего светлых воспоминаний, лучше и работалось.
В верхнем ящике стола лежали кассеты, пронумерованные в хронологическом порядке. Как любая живая речь, они изобиловали повторами, местами сбивчивыми и не вполне внятными. Алекс предстояло облечь дедушкины рассказы в литературную форму. Мемуары обрывались на начале 1990-х годов, однако все самое интересное он уже рассказал, оставалось только добавить заключительную главу.
Два прошедших месяца нельзя было назвать плодотворными. Алекс садилась за работу от случая к случаю и сумела разобраться только с двумя кассетами, то есть с детством и первыми годами в Орегоне. Теперь она чисто автоматически потянулась за третьей, но отдернула руку, сообразив, что никто не требует от нее столь систематизированного подхода. Компьютер ее, и она могла заносить туда информацию как угодно, хоть задом наперед. Столь кощунственная мысль смутила, но Алекс упрямо выпятила подбородок. Почему бы не отложить Вторую мировую на потом? Взяться за более светлые времена, когда все возвращалось на круги своя? В то время дедушка и бабушка встретились и поженились.
Она вставила кассету, нажала кнопку. Комнату заполнил низкий, немного скрипучий старческий голос. Боль утраты сжала ей сердце с такой силой, что Алекс выхватила и прижала к глазам бумажный платок. Что же с ней такое, в самом деле?! Человек жил долго, полной жизнью и умер легко, без страданий. Доктор так и сказал: приступ настиг его в разгар послеобеденного сна. Такой смерти можно только позавидовать. О чем же она плачет? Вспоминать об ушедших надо легко и радостно.
Внезапно Алекс поняла, что оплакивает вовсе не дедушку, а себя, одинокую и никем не любимую.
Сжав зубы, она подавила постыдную жалость к себе и занялась работой. Размеренный голос убаюкивал, навевал приятные видения.
— Она стала зеницей моего ока, — говорил дедушка о женщине, которую взял в жены, — и величайшей ценностью моей жизни.
