Она вздрогнула. Земля под ногами словно заходила ходуном: в сознание проникла нарисованная им жестокая картина. Бесполезно объяснять, что она забыла о существовании таких ужасов посреди окружающей их красоты. Бесполезно объяснять, будто она знала, что пираньи не заинтересуются человеком с неповрежденной кожей. Если она скажет, что знает случаи, когда люди без всякого вреда для себя плавали среди этих крошечных каннибалов, он, чего доброго, в гневе может столкнуть ее в реку и велит доказать это на своем примере!
Эта мысль вызвала у нее истерический смех, прежде чем она смогла его сдержать. Еще больше разгневанный этим звуком, он яростно произнес что-то неразборчивое и вытащил ее из тени на полный свет луны.
— Вы считаете это смешным? — спросил он, почти не разжимая губ. — Как я уже сказал, сеньорита Доннелли, вы либо бесчувственны, либо глупы, но что бы это ни было, вас определенно нельзя оставлять одну в глубине джунглей!
Ошеломленная, она могла только молча смотреть на него. Тяжелые пряди волос высвободились от последних сдерживающих заколок и упали на плечи, словно стыдясь своей красоты перед таким презрением; вместе с ними упал и дух Тины. Она чувствовала, как его руки крепче сжимают ее плечи, умоляюще подняла голову, словно просила избавить ее от физического наказания, которое будет только справедливым. Она женщина и потому не подлежит наказанию, которого явно заслуживает, и, видимо, только сознание этого его и остановило. Снова она почувствовала его сдержанную ярость: условности заставляли его отказаться от природного инстинкта, призывавшего наказать. Тина отшатнулась от дьявола, смотревшего на нее из глубины голубых глаз пумы, но он был слишком быстр и остановил ее движение. Рывком он придвинул ее к себе, прижал к своему жесткому телу, и у нее было только мгновение, чтобы прошептать: «Нет!», прежде чем его губы заставили замолчать ее дрожащий рот.
Поцелуй должен был означать наказание, и именно так она встретила его намеренную грубость. Но потом ее предательские губы начали двигаться с неожиданной страстью, которую она не могла контролировать, и, как цветок, раскрывающийся под лучами солнца, она ответила на его поцелуй с пылом, показавшим ему всю глубину чувств, которые она пыталась скрыть.
Он резко удивленно выдохнул и оторвался от ее рта. Посмотрел на ее ошеломленное лицо, и жесткое выражение его глаз сменилось пылом желания, которое обещало бесконечный восторг, если она только посмеет дойти до кульминации. Он медленно протянул руку и обвил свое загорелое запястье ее прядью; волосы на фоне темной кожи казались золотым браслетом. И в голосе его звучала почти такая же сила, как в поцелуе. Он медленно произнес:
— Думаю, лед не может существовать под такой горячей поверхностью, querida{ Любимая, возлюбленная. — Прим. перев.}.
Сцена была точно создана для любви. Глубокая загадочная река несла свою негромкую музыку в цветистых берегах у их ног; небо цвета индиго и огромная благожелательная луна усиливали очарование ночи; и даже шелест и неожиданные крики джунглей только усиливали ощущение безопасности в его сильных объятиях. Тина пыталась прийти в себя, но все в ней сопротивлялось этому порыву к благоразумию. Настолько, что когда его губы снова впились в ее рот, она не сопротивлялась, но с обезоруживающей невинностью отдалась его ласкам. Его второй поцелуй так много сказал ей. Небесный экстаз, охвативший ее душу, подсказал ей, что если она упустит его, — больше никого другого не захочет. Поцелуй сказал ей и другое: он мужчина со множеством обликов; он одновременно нежен и безжалостен, силен, но мягок; способен на сочувствие, но требователен. Она еще сильней прижалась к его крепкому телу, и тихая музыка реки перешла в симфоническое крещендо; нежные слова на испанском, которые он шептал ей, трогали ее сильнее самой сладкой поэзии; аромат цветов кружил голову. Она хотела бы, чтобы этот поцелуй длился вечно. Его горько-сладкий экстаз пробудил в ней все страстные инстинкты, которые до того времени оставались спящими; оказывается, они только ожидали искры, чтобы вспыхнуть. Она закрыла глаза, наслаждаясь новыми незнакомыми чувствами.
Из золотого облака счастья ее неожиданно вырвал резкий смех. Он эхом прокатился по поляне. Дурное предчувствие охватило ее, когда она повернулась и увидела в центре поляны Тео. Тот смотрел на них. Рот его был искажен в гримасе смеха и резко контрастировал с выражением ярости во взгляде. Тина мгновенно напряглась. Тео, очевидно, готовит какую-то пакость, и у нее было ужасное подозрение, какое именно оружие он использует, чтобы отомстить Району.
Словно с далекого расстояния слышала она его грубый смех и затем ядовитые слова, отобранные специально для Вегаса.
— Отлично сыграно, Тина, девочка! Вам удалось сделать то, что вы собирались, и еще с первой же попытки! Отличная мысль — свести счеты с Инес, отобрав у нее приятеля!
Она почувствовала, как рядом с ней напрягся Рамон. Он отступил на шаг и в зловещем молчании ждал ее ответа. В наступившей тишине сердце Тины билось глухо и тяжело, но ей его удары казались оглушительными. Ей хотелось крикнуть, хотелось все отрицать, но она понимала, что тщетно будет пытаться объяснить присутствие Тео. Она ухватилась за слабую надежду: может быть, ей все удастся объяснить позже, когда они будут наедине...
Но такой возможности у нее не было. Снова руки Вегаса сжали ее плечи, он повернул ее лицом к себе. Вопрос, произнесенный с быстротой удара рапиры, требовал полной откровенности:
— То, что он сказал, правда?
— Нет, не совсем... Вернее... — она пыталась объяснить, но он безжалостно оборвал ее, добиваясь правды.
— Вы обсуждали такой план с Бренстоном? Отвечайте: да или нет?
Чтобы ответить правдиво, потребовалось все ее мужество, и наконец она шепотом, задыхаясь, произнесла:
— Я потом все скажу....
На его красивом мрачном лице появилось презрительное выражение. Такое жгучее презрение может быть унаследовано только от многих поколений высокомерных предков.
Секунду спустя он повернулся и исчез в темноте.
Глава шестая
В последующие дни Тина была почти благодарна Тео за его грубое вторжение: по крайне мере, оно помогло ей сохранить уязвленную гордость. Она со всей своей энергией погрузилась в работу, прочесывала окружающие джунгли поисках полезных и декоративных растений классифицировала, засушивала, определяла снабжала ярлычками свои находки с лихорадочной поглощенностью, — но, как ни старалась, не могла заставить себя забыть ту ночь. Открытия должны были бы радовать ее: растения, которые она раньше видела только в музейных гербариях, цвели вокруг, и с каждым шагом в влажных парящих джунглях она делала все новые находки. Но ничто, даже захватывающая дух, гипнотическая красота диких орхидей, буйно цветущих на мириадах веток, не могло удержать ее мысли от унизительного возвращения к сцене, которая словно навечно отпечаталась в ее сознании.
Каждое воспоминание об этой сцене заставляло ее краснеть от стыда. Тысячу раз спрашивала она себя: «Как я могла так поступить? Что заставило меня так броситься к нему?» И каждый раз она не находила никаких оправданий. Можно сделать вид, что грубое обращение, когда она спас ее от пираний, временно затуманило ее мозг, — но она слишком честна, чтобы обманывать себя. Соединение волшебства тропической ночи, ее короткого счастья и его близости едва не привели к падению. Тина утешала себя этим «едва». Благодаря своевременному вмешательству Тео, Рамон не подозревает, что чувства, которые так откровенно излились в ту ночь, исходят от сердца и не являются, как он верит сейчас, всего лишь видимостью, чтобы свести счеты с Инес. Понимание это было одновременно горьким и сладостным; ей хотелось сказать ему, как сильно она его любит; но она понимала, что после того что произошло, он ее никогда любить не будет.
