Он снова взглянул на часы; в тот же момент открылась дверь, и в комнату легкой походкой вошел Дэлтон с нахальной усмешкой на лице.
Де Шамп с радостью двинул бы Дэлтона по физиономии, но благоразумно удержался от резких телодвижений. Надо сохранять спокойствие и не давать Дэлтону повода для пререканий.
– Что за дела у вас, Билли?
Де Шамп и без того пребывал не в духе, а столь бесцеремонное приветствие еще подлило масла в огонь. Однако адвокат не подал виду, что чувствует себя уязвленным.
– Серьезные у нас дела. Такие, о которых ты наверняка и понятия не имеешь.
Дэлтон прищурился, но этим он просто показал де Шампу, что его саркастический выпад понят правильно.
– Давайте сразу перейдем к сути, и я отправлюсь восвояси.
– Как тебе будет угодно. – Де Шамп надеялся, что его голос звучит достаточно сурово.
Дэлтон сел, вытянув ноги.
– Почему вы никогда не позволяете себе расслабиться? К чему такая чопорность?
Де Шамп провел рукой по своей густой седой шевелюре и в упор взглянул на Дэлтона:
– Чертовски жаль, что твоя мать не пожила на свете подольше. Может быть, она смогла бы научить тебя хоть каким-нибудь приличным манерам. А еще лучше было бы, если бы твой отец вымыл тебе рот мылом, когда ты был помоложе, тогда, вероятно, ты бы понял, что значит уважение к старшим.
Дэлтон закатил глаза.
– Слушайте, де Шамп, так мы далеко не уйдем. Известно, что мы друг друга не любим, но из-за этого завещания нам приходится встречаться. Так что я повторяю свое предложение: кончайте пыжиться и выкладывайте самую суть, а будете дуться – скоро лопнете.
Лицо де Шампа пошло красными пятнами.
– Когда-нибудь ты получишь по заслугам.
– Я бы сказал, что уже получил.
Де Шамп презрительно улыбнулся:
– О да, и я бы этому только порадовался, если бы дело не касалось меня и моих заработков.
– То есть? – Дэлтон закинул ногу на ногу, всем видом демонстрируя отсутствие всякого интереса.
– Дело в том, что в последнюю минуту, на смертном одре, твой отец добавил в завещание еще один пункт. Согласно этому условию я не могу получить ни цента из причитающейся мне суммы – могу тебя заверить, что она весьма значительна, – пока ты не найдешь ребенка и не оформишь это должным образом.
Когда смысл этих слов дошел до Дэлтона, он запрокинул назад голову и расхохотался.
– Ну и ну, будь я проклят! Значит, не мне одному старикан прищемил хвост! И что теперь?
– Ты неисправим, – сказал де Шамп с нескрываемой злобой в голосе. – Но речь не об этом. У меня забота одна – как получить причитающиеся мне деньги. Поэтому я решил сделать то, что в моих силах, чтобы найти ребенка…
Дэлтон вскочил с кресла и метнулся к столу. Его лицо внезапно оказалось так близко к лицу де Шампа, что адвокат почувствовал его горячее дыхание.
– Не суйтесь в мои дела! Понятно? – Дэлтон так хватил кулаком по столу, что де Шамп подпрыгнул. – Если где-то и существует малец, который мне приходится сыном, я отыщу его сам. – Дэлтон помолчал и придвинулся еще ближе. – А вы тем временем не путайтесь под ногами и помалкивайте. Я не желаю в один прекрасный день услышать, что вы хоть с кем-то об этом трепались.
– Ты мне угрожаешь?
Дэлтон выпрямился.
– Да, угрожаю. Дела обстоят достаточно дерьмово и без вашего вмешательства, от которого ничего путного ожидать не приходится. Кроме того, я подозреваю, что вы уже запустили в кассу свои липкие пальцы. – Выждав еще несколько секунд – как будто затем, чтобы последующие слова прозвучали более весомо, – он произнес: – Если мое предположение подтвердится, когда завещание вступит в силу, можете пойти и утопиться. Вы не получите ни цента.
Затем он повернулся и вышел из кабинета.
Де Шамп тяжело откинулся на спинку кресла и похлопал себя по карманам, отыскивая флакон с таблетками для снижения давления. Флакона нигде не было. Его охватил панический страх.
Господи помилуй, неужто Дэлтон ясновидящий? Де Шамп не взял ни гроша из денег Монтгомери, но всерьез подумывал об этом. Теперь о таком варианте лучше забыть.
Будь проклят этот Паркер, который неведомо за что наказал и его заодно со своим блудным сыном. Впрочем, удивляться не приходилось: адвокат ведь был не из тех, у кого за плечами родословная длиной в тысячу лет.
Де Шамп усмехнулся. Да, древностью рода он не мог похвастаться. Он был просто нищим, пока не женился на богатой невесте. А Паркер и жил и умер таким же снобом, как и многие сукины дети в этом городишке, которые считали, что де Шамп для них недостаточно хорош.
Де Шамп скрипнул зубами. Мало ему других хлопот? Приходилось разрываться между любовницей и женой, которая вела себя как-то странно, словно разнюхала что-то про его похождения. Его нерешительность проистекала из того, что он вовсе не хотел терять свою подружку: у нее была роскошная грудь, и она знала, как показать свое достояние в самом выгодном свете. Одно воспоминание об этих несравненных выпуклостях вызывало у него эрекцию.
Но беременность?.. От этой мысли всякая эрекция пропадет. Он чертыхнулся, взбешенный тем, что вляпался в такую историю.
Если Сильвия действительно беременна и собирается осуществить свою угрозу – рассказать обо всем его жене Терри, – не сносить ему головы. Он уж думал, что хуже ничего и быть не может, так нет же: недавно вложил капитал в одно предприятие, да просчитался, и его финансам грозила серьезная опасность. Если это станет известно жене, она устроит ему такую жизнь, что он сам захочет в петлю полезть. Терри была безжалостна, когда дело касалось денег, поскольку вначале весь капитал принадлежал ей.
А уж если и Сильвия поддаст жару – Терри просто с цепи сорвется. Нет, нельзя допустить, чтобы еще и Дэлтон его запугивал. Да чтоб он пропал, этот Дэлтон!
Де Шамп сделает все необходимое, чтобы заполучить свои деньги.
Лия не отрывала взгляда от скрюченной фигуры мужа, который лежал на кровати с закрытыми глазами, хотя она и не была уверена, что он спит. Она выходила замуж за здорового, сильного мужчину с темными волосами, спокойными серыми глазами и мягкой улыбкой. Теперь это был человек с изнуренной душой и ссохшимся телом.
Его рассудок оставался по-прежнему ясным, но несколько недель тому назад он сказал ей, что приготовился к смерти, что устал вести сражение, которое заведомо проиграно.
Лия смахнула предательские слезы, поднялась со стула и подошла к окну. Было время, когда она рыдала долго и безутешно; она была уверена, что и слез у нее уже не осталось. Однако теперь нельзя давать им волю. При виде ее слез Руфус огорчится, а ей меньше всего хотелось бы добавлять новую боль к его страданиям.
