– Капитан считает, что вы подлый преступник, пират и контрабандист в одном лице.
– Большинство пиратов промышляют контрабандой, что ж тут необычного? Но если вы пожелаете, я покажу вам, чем отличаюсь от других людей.
Она крепче сжала губы.
– Я пришла сюда не за этим. Мне нужно знать, кто помог вам украсть орех.
Пленник вдруг почувствовал, что ему недостает прежнего благозвучия ее речи. На сей раз вместо мягкого понижения интонации в конце фразы он услышал деревянный, без модуляций, голос попугая, произносящего заученный набор слов.
– Мне не хочется называть вас «госпожа». Скажите, как вас зовут? – С точки зрения своей задумки он задал неподходящий вопрос. Ему следовало увеличить дистанцию, отдалиться, а не возвращаться к непринужденной беседе. – Назовите ваше имя – и я скажу вам…
– Вы расскажете то, что интересует капитана?
В глазах у нее вспыхнула слабая искорка интереса, в голосе снова появились теплые нотки. И тут Майкла осенило. Отчего бы не сообщить ей кое-что? Он сжал руки в кулаки и недовольно проворчал:
– Ваш капитан, как я посмотрю, себе на уме. Так он прислал вас, чтобы вы меня разжалобили?
Аннелиза энергично замотала головой:
– Это была моя идея. Сначала он воспротивился, но потом почему-то вдруг решил, что у меня есть дар убеждения. Он будет разочарован, если поймет, что ошибся.
– Он не ошибся, черт бы его побрал!
Аннелиза вскинула голову, и в глазах ее промелькнула откровенная радость. Интересно, подумал Майкл, что за жизнь она вела, если купилась на эту вынужденную лесть?
– Откройтесь мне, Майкл. У капитана есть мешочек, который он у вас отобрал. Он говорит, что этот орех предопределил вашу участь. Но он обещал облегчить ее, если вы скажете мне, кто вам помогал.
Майкл вздохнул и покачал головой.
– Ну почему? – Она даже не старалась скрыть раздражения. – Зачем жертвовать жизнью из-за этих дурацких орехов?
– В самом деле, зачем? – сердито повторил он.
– Прошу вас, Майкл, скажите то, что хочет знать капитан. – Она сделала паузу и после некоторого замешательства продолжила: – Я и для себя хочу уяснить это. Он уверяет, что вам кто-то помогал из плантаторов. Этот человек вместе с вами рискнул посягнуть на монополию компании. Мне больно об этом говорить, ведь он – один из моих соотечественников.
– И вы туда же, маленькая патриотка! – Майкл усмехнулся.
– Мне далеко не безразличны дела компании, и на то много причин. У меня даже больше, чем у кого-либо.
Майкл задумался на секунду, пытаясь предположить, чем вызвана такая лояльность. И тут ему захотелось разбить вдребезги ее доверчивость, потому что, по его убеждению, компания того не заслуживала.
– Кажется, я догадываюсь. Компания отправляет вас за тридевять земель от семьи. Не всякий может рассчитывать на такое благодеяние.
– Как это жестоко с вашей стороны! Вы издеваетесь над моей самой глубокой скорбью.
– Скорбью?
Майкл вспомнил себя, свои романтические мечты о приключениях. Сколько бесконечно долгих лет прошло в ожидании, сколько раз отодвигались его планы, потому что он должен был заботиться о матери с младшими детьми, так как его отец был занят исключительно собой.
– Семейные обязанности связывают человека по рукам и ногам. Многие бы возрадовались, будь у них возможность вырваться на свободу.
– Вы действительно рассуждаете, как настоящий пират. Разве можно исповедовать такую низкопробную мораль! Так мыслят только эгоисты и беспринципные дельцы.
– Ваш покорный слуга, мадам! – Пленник приподнялся и сделал вид, будто отвешивает ей низкий поклон.
– Вы просто невыносимы! Я сейчас же пойду и скажу капитану, что бесполезно разговаривать с вами.
– Как вам будет угодно.
Майкл наклонил голову и принялся рассматривать наручники. Его тело раскачивалось как в гамаке в такт покачиванию корабля и легкому ритмичному скрипу, неуютному, но ставшему привычным за эти недели. Он попытался сосредоточиться на знакомых звуках и забыть о печальной действительности – ему не хотелось смотреть, как Клопсток помогает шпионке капитана подняться на ноги и как они уходят.
Дверь загона, в котором он лежал, с треском распахнулась и затем захлопнулась с глухим стуком. Свет фонаря отдалился, и снова надвинулась тьма. Он остался один среди овец, кур и крыс.
– Госпожа, – неожиданно позвал он, испытывая презрение к себе, потому что голос его выдавал потребность в ее присутствии.
– Я здесь, – отозвалась она откуда-то издалека. Ее подтверждение было сравнимо с нежной лаской, и от давно забытого приятного ощущения его бросило в дрожь.
– Вы придете еще?
– Не… не знаю. Наверное, нет.
Всего несколько минут назад Майкл говорил ей, что никогда не унижает себя просьбами. Но сейчас, представив, как она исчезнет и снова сомкнется темнота – тот непроницаемый мрак, в котором невозможно разобрать, день или ночь, и вокруг не останется ничего, кроме однообразных звуков корабля да чавканья находящихся по соседству животных, он почувствовал страх. Не сегодня-завтра вся эта братия пойдет под нож к очередному обеду, и тогда одиночество станет еще невыносимее. Своим вторжением она напомнила ему, что еще существует мир неутраченных красок, очарования, надежд.
– Придите еще хотя бы один раз, прошу вас. – Он услышал в своем голосе нотки отчаяния, но подумал, что она их не заметит.
– Попробую, но не обещаю, – прошептала она. – Может быть.
Иногда когда Аннелизе случалось пристально смотреть на что-то, например, на крест или горящую свечу, то потом эти предметы снова возникали перед ней как призрачные видения. Воздушные копии темных предметов были светлыми, а светлых – наоборот.
Вероятно, таким же образом ее глаза запечатлели Майкла Роуленда, и теперь его образ возникал перед ней всюду, куда бы она ни поглядела. Стоя у перил, девушка смотрела на море, где поверх воды всплывала его фигура. Она переводила взгляд на луну – и ей мерещилось его лицо, представлялись озорные глаза с золотистыми искорками.
Но вот раздались мягкие удары корабельного колокола, потом заскрипело парусное снаряжение, возвещая об усилении ветра, а вскоре с громким щелчком расправился главный парус.
– Готово! – прокричал дозорный.
Аннелиза почувствовала, как ее обнаженную шею обдало приятной прохладой, и подняла подбородок, подставляя лицо потоку воздуха. Она непроизвольно притронулась к горлу, вспоминая, как сквозь полузакрытые веки блестели его глаза, как притаилась улыбка в уголках рта. Еще бы. Так наклоняться и вертеться перед ним! Она только что не лезла грудью ему в лицо, пока облагораживала его ушибы, да к тому же задрала подол, зная, что его глаза следят за ней. Нечего удивляться, что он ей подмигнул. Однако ее грудь оказалась недостаточно привлекательной – он так ничего и не сказал о ней. Как бы то ни было, наверняка для Майкла Роуленда была приятна хотя бы временная смена привычной его глазам картины. Вряд ли до ее прихода он видел здесь что-нибудь, кроме пробегавших крыс да людей, время от времени мучивших его.
