– Это облегчит твою боль. – Большой палец медленно провел по губам, смазывая их пахучей мазью.
Деймиан упрямо отказывался открыть рот, боясь того, что бальзам сделает с ним. Головокружительный аромат заполнил ноздри, заставив сердце забиться в низком барабанном ритме, который Деймиан слышал на Майском празднике.
Она провела ладонью по его руке.
– Ты мерзнешь. Я подброшу топлива в огонь, чтобы нагреть комнату.
Пытаясь сопротивляться влечению сирены, он размышлял: если его держат ради выкупа, то зачем здесь она? Логика рассыпалась, он был не в силах устоять. Кончик языка лизнул губы, пробуя на вкус теплый бальзам. Сила бальзама в тот же миг стерла из сознания все.
Все, кроме нее.
Он хотел большего. Хотел ее.
Его мысли двигались быстрее, чем тело, поэтому прежде чем он дотронулся до нее, она поднялась. Безвольный дурак, он упивался видом ее изгибов, тем, как тонкое сукно облегало округлые бедра. Его глаза совершили путешествие вверх, по талии, к высоким вершинам полных грудей, околдовывая его, искушая до безумия.
Она подошла к очагу и подбросила пару торфяных брикетов, пошевелив их кочергой, чтобы быстрее разгорелись. Потом повернулась. И у Деймиана перехватило дыхание.
Освещаемые огнем, ее длинные волосы каскадом ниспадали по плечам до самых бедер, казалось, будто она рождена из пламени. Этот образ врезался в его затуманенный мозг – образ, который навсегда останется ярким, и даже с последним вдохом он будет помнить силу этого мгновения. Тонкая рубашка сделалась прозрачной, и это почему-то было более возбуждающим, чем если бы прекрасная колдунья стояла перед ним обнаженной. Деймиан упивался ее сказочной красотой, его мышцы напряглись от желания, настолько ослепительного, что стало нечем дышать.
Она подошла к нему, обхватила ладонями руки повыше локтей.
– Вставай. Пол холодный.
Охваченный почти животным вожделением, Деймиан поднялся, прижавшись своим сильным телом к ее мягкости. Он почувствовал, как она напряглась, услышал ее тихий удивленный вздох. Ее плоть исходила жаром. Он жадно впитывал это тепло до тех пор, пока не перестал ощущать прохладу комнаты. Склонившись, он приблизил рот к ее губам и замер, ловя дыхание.
Она изогнулась, желая его поцелуя, и глаза ее были такими выразительными, такими открытыми. Они изумленно расширились, когда его движения стали быстрыми. Ладонь обхватила затылок, крепко удерживая ее, а рот завладел ее ртом, яростно захватив податливые губы. Он терзал ее рот до тех пор, пока она не дала ему то, что он хотел получить.
Он пригвоздил ее к стене у бойницы. Камни холодили спину, но он был весь огонь, пожирая ее с непостижимой жаждой. Чувства бурлили в крови. Болезненно. Мучительно. Это не было похоже ни на что, испытанное им прежде. Ни одна женщина никогда не вызывала такого неутолимого, безудержного голода, который сейчас терзал его изнутри.
Ее руки стиснули его плечи, острыми ногтями царапая кожу, но Деймиан не мог сосредоточиться настолько, чтобы сказать, держится она за него или отталкивает. Он отказывался прервать поцелуй. Отказывался смягчить свой напор.
Его ладонь скользнула вниз по талии, затем по округлому бедру. Медленно потянув тонкую ткань рубашки вверх, он коснулся гладкой плоти. Деймиан хищно зарычал. Ее ноги стиснули его руку, чтобы помешать его полному проникновению, но он обратил это против нее, вызвав дрожь возбуждения.
Он откинул голову назад, хватая ртом воздух, упиваясь восхитительным огнем ее женского жара. Она льнула к нему, спрятав лицо у него на шее, и ее судорожные вдохи сливались с его неровным дыханием. Она была такой тугой. Он ласкал ее, давая время привыкнуть к его резкому вторжению.
– Пожалуйста… – простонала она.
– Милосердный Боже. – Тело Деймиана обратилось в сталь. Его трясло от желания, настолько парализующего, что он едва мог заставить мышцы двигаться. Уронив голову, прислонившись лбом к ее лбу, он наслаждался тем, как с каждым вздохом ее груди прижимаются к его широкой груди, как бедра сжимаются и разжимаются вокруг его запястья неуверенными движениями. – Что пожалуйста, миледи?
Она обхватила его рукой за шею, их губы встретились. Он терзал ее рот с жадной ненасытностью, силясь управлять этой вырвавшейся на волю силой. Он чувствовал, что пугает ее, но не мог остановиться. Он целовал ее, ловя ртом судорожные вздохи, и их стоны сливались в один. Это было грубо, примитивно – жеребец, почуявший кобылу и готовый взобраться на нее. Но даже несмотря на эту неукротимую, первобытную потребность спаривания, было что-то большее, задевающее его сознание, что-то редкое, за пределами стремлений плоти, отчего ощущения становились еще напряженнее, мучительнее.
Чувство возвращения домой.
Его ладони сжали ее бедра и рывком приподняли выше. Она сцепила руки у него на шее.
– Обхвати меня ногами за талию, – выдохнул он.
Когда она исполнила его просьбу, он ворвался, не дав ей возможности приспособиться к нему. Она была влажной и зовущей, и он погрузился полностью. Все казалось таким совершенным.
И вновь возникло это ощущение возвращения домой. Неразрывной связи.
Эйтин разбудил солнечный свет, струящийся сквозь бойницу. Испугавшись, что проспала слишком долго, она дернулась, попытавшись встать.
Сент-Джайлз спокойно спал рядом, обняв ее. Он лежал на боку, положив свою длинную ногу поверх ее ног. Когда она пошевелилась, он напряг мускулы, притягивая ее назад, к своей груди.
Уступив желанию, она позволила себе полежать, представляя, что это обычное утро, а они – муж и жена и каждый день будут просыпаться с этим ощущением покоя и безопасности в теплых объятиях друг друга. Она не собиралась оставаться с ним так долго, и единственным оправданием ей служило то, что она не могла отказать себе в удовольствии провести всю ночь в объятиях Рейвенхока.
Воспоминания о ночи с Сент-Джайлзом нахлынули, воспламеняя тело. Он овладевал ею раз за разом с неослабевающей жаждой, обессиливающей их обоих. Конечно, это любовный эликсир Уны подстегивал бесконечное желание. И все же она чувствовала, что было нечто большее. Чем было это «большее», она не хотела задумываться.
Уже поздно. Ей не следовало рисковать и нежиться с ним в постели так долго. Теперь, когда она знала, что он кузен лорда Шеллона, покров темноты стал еще важнее. Ему нужно снова дать одурманивающее зелье Уны, чтобы подкрепить действие колдовства. И все же когда Эйтин попыталась выскользнуть из-под его веса, ее охватила нерешительность. Ему требовался отвар, она уже боялась, что он слегка сопротивляется. Однако для этого ей придется разбудить его. Предосторожности ради она решительно не хотела, чтобы он видел ее при свете дня. Если она даст ему отвар, у него не будет четких воспоминаний – по крайней мере, Уна заверяла, что это так. И все же Эйтин терзали какие-то смутные сомнения. Она ощущала сильное сопротивление в этом воине.
