Вокруг происходило непонятно что, одновременно работали и ДШКа и КПВТ с ПКТ, свист пуль раздавался со всех сторон. Я огляделся вокруг, рядом лежал Сапог, распластавшись, как лягушонок, за колесом сидел Хасан и плевал из подствольника, сопровождая все это благим матом. Высовываться из-за БТРа было как-то страшновато, если пуля от ДШКа попадет в голову, то башка разлетится как арбуз. Но желание увидеть, что все-таки происходит, оказалось сильнее страха, и я высунулся, держа АКС наготове. Метрах в ста пятидесяти горела барбухайка, накренившись на один бок, у нее не было заднего колеса. ДШКа продолжал работать, но пули уже не долетали до БТРа. Из-за сильного наклона кузова, угол подъема на станине, где крепились пулеметы, не позволял поднять стволы выше. Потом духовские пулеметы заглохли, из кузова барбухайки выскочил дух и, прихрамывая, побежал в противоположную от нас сторону, я выстрелил очередью ему по ногам, он упал. Вторая барбухайка была в полукилометре от нас и направлялась в сторону гор.
Возле меня открылся десантный люк, из него появился Туркмен:
– Все живые? – спросил он.
– Да х…й его знает! Качок, Урал! Вы живые там? – крикнул я.
– Да, да все нормально, Качок ранен в бок, но не тяжело, – крикнул в ответ Урал, с другой стороны БТРа.
– Давайте быстро в машину и погнали за второй барбухайкой, а то уйдет сука, – крикнул Туркмен.
– Не уйдет. Дай мне «муху», только быстро.
Туркмен исчез в люке и через секунду появился обратно с трубой в руках. Я взял трубу, выбежал на равнину, взводя на ходу установку. Присев на одно колено, я поймал в прицел барбухайку, шла она на подъем и двигалась медленно, к тому же расположена была боком к нам. Цель была прекрасная, расстояние составляло метров пятьсот-шестьсот от силы.
– Ну, держите бакшиш, сучары, – произнес я со злостью, и нажал на спуск. Ракета быстро пошла на цель, блеснула вспышка в районе кабины, и барбухайка встала, было четко видно, как заполыхала кабина. Я отбросил в сторону пустую трубу, сел на землю и достал сигарету, руки дрожали от пережитого стресса, я с трудом прикурил сигарету, сделал несколько глубоких затяжек, потом медленно поднялся и побрел к БТРу. Неужели все обошлось, я не верил, что остался живой, а перед глазами стояли две дырки от стволов ДШКа, состояние, мягко выражаясь, было жуткое.
Недалеко горела другая барбухайка, я хотел пойти заглянуть в кабину и посмотреть, остался ли кто жив из духов, но потом подумал, да ну их на хер, к тому же Туркмен там поработал из башенных пулеметов, так что навряд ли кто живой остался.
– Ни хрена себе дела, так и ебан-.ться можно, – сказал я приглушенным голосом, подойдя к мужикам.
– Юра, что это было, черт возьми? И вообще, откуда они взялись?! – спросил Хасан с обалдевшим взглядом.
– Пиз…ец подкрался незаметно, вот что это было, – ответил я и сел под колесо БТРа. Потом посмотрел на Хасана, и спросил:
– Хасан, а че ты косяк не забиваешь, а? Как раз самое время.
– Что-то не хочется, – ответил Хасан.
– Руки дрожат наверно? – начал я подкалывать Хасана, хотя самому мне было не смешно.
Хасан подскочил и протянул мне руки со словами:
– На, на, смотри. Ну, где они дрожат?
– Да ладно, убери руки. У меня у самого они дрожат, еле сигарету подкурил, – сказал я глядя на Хасана.
– Скоре всего, духи хотели заскочить за сопку, чтоб слинять из зоны обстрела, а мы двинули наперерез, и перескочили через эту сопку, – заявил Туркмен высовываясь из люка.
– Скажи, что мы наебн-лись с этой сопки. Туркмен, так ведь можно и в пропасть улететь. Ты че, не видел, куда летишь?
Туркмен посмотрел вверх, потом на меня и, присвистнув, спросил:
– Мы живые, или нет?
– Что-то я ангелов не вижу, – помахав руками, как крыльями, сказал Хасан.
– А вон они горят, ангелы твои, – ляпнул я Хасану. И тут вспомнил, что Качок-то ранен. Я встал и спросил:
– А Качок где, что с ним?
– Там он, с другой стороны, наверное, с Уралом, – ответил Хасан.
– А придурок этот где?
– Здесь в БТРе сидит, если еще не сдох с перепугу, – ответил Туркмен.
Я встал и обошел БТР, Урал что-то колдовал над Качком.
– Урал, возьми гранатомет и пальни пару раз по кузову, той барбухайке кабину я подорвал, а будка вроде целая, хоть там никого не видно было, но для верности все же не мешало б еще долбануть.
Урал молча встал, взял гранатомет, и полез в люк за гранатами.
Качок полулежал на боку, облокотившись на локоть, бок его был перетянут бинтом, а лицо было перекошено от боли.
– Ну, как ты? – спросил я его.
– Если не считать пробитого бока, и то, что я чуть не обосрался от страха, то в остальном все нормально.
– Бок сильно задело?
– Да не знаю, черт… боль жуткая, там торчит что-то, я чувствую.
– Дай посмотрю, если есть там что-то, то надо вытащить, а то так и будешь мучиться.
За БТРом раздался выстрел, потом второй, это Урал из гранатомета добивал барбухайку.
Я снял перевязку сделанную Уралом, рана была как порез, сантиметра четыре длиной, кровь шла не очень сильно, я раздвинул рану, что б посмотреть глубоко ли его зацепило.
– А-а-ай! Юра, ты че делаешь, гонишь что ли?! – закричал Качок.
К нам подошли Хасан и Туркмен, и сели на корточки.
– Ну, че там? – тихо спросил Хасан.
– Да хрен его знает, на пулю не похоже, – ответил я. Потом спросил Качка:
– Качок, может, когда ты падал, зацепился за какую-то ерунду?
– Какой хер зацепился, я же говорю там торчит что-то, – стеная, ответил Качок.
– Так. В общем надо доставать. Качок, ты как, готов терпеть боль?
– А что мне остается? Или может, посоветуешь, как ее не терпеть?
– Давай косяк ему забьем, он выкурит, может, не так больно будет, – предложил Хасан.
– Да че толку твой косяк, надо героин или на крайняк промедол. У нас есть что-нибудь? – спросил я.
– Только «баян», но заправить его нечем, – ответил Туркмен, разводя руками.
– Сапог! – крикнул я.
Из люка показалась морда, вся в пыли.
– Канистру тащи! – крикнул я ему.
– А? – издал короткий звук Сапог.
– Ну че ты на меня уставился? Канистру с брагой неси, труп ходячий. Сапог полез на броню за брагой.
– Бля буду, везет же дуракам, на броне остался, и ни хрена ни одна пуля не попала. Я наверх посмотрел, вижу, Сапог сидит на броне, уцепившись за ствол пулемета. Ни фига себе думаю, подпрыгнул и дернул его за штанину, он грохнулся оттуда, как мешок с говном, – начал я рассказывать, смеясь.
