— Я же не нарочно, мне самому хочется отдать тебе деньги, но я живу на жалкие проценты, у меня нет ни одной лишней воны.
— Полмесяца назад вы сказали, что сможете мне заплатить, как только придёт ваша дочь. Разве она еще не приходила?
— Нет.
— В общем, мне нужны деньги сегодня. Больше я никак не могу ждать.
— Если бы они у меня были, я бы…
— Знаю. У меня от ваших рассказов в ушах уже образовались пробки! Вы уже говорили, что проценты по личному вкладу снизили с четырех до двух десятых, не так ли?
— Послушай, на этой неделе я обязательно отдам.
— Как бы вы ни жаловались на тяжёлую жизнь, я знаю, что она вполне обеспечена, вы защищены от невзгод, как косточка персика. А я не могу в своём положении работать бесплатно.
Она сказала это решительно, чуть ли не с угрозой. Но лицо её кривилось от разочарования, казалось, она вот-вот заплачет.
— Если ты не занята, давай пообедаем вместе.
Я сделал вид, будто чувствую вину, и попытался успокоить её.
— Нет, мне надо идти.
— Ты что, и днём работаешь на чужих?
— А как же! Я крепкая и могу много работать.
Я посмотрел на её полную талию. В моей жизни было много женщин, которых я обнимал, когда мы с компанией ездили по южным районам и продавали морепродукты. Где бы я ни был, в глухих безлюдных местах женщины ложились и с готовностью поднимали свои юбки. Они подкладывали под голову пучок морской капусты или мешок японских анчоусов, и от них постоянно пахло морем. И в тумане раздавались гулкие печальные сигналы маяков.
Видимо, она почувствовала мой пристальный взгляд и отодвинулась.
— Теперь мне действительно пора идти.
Я больше не уговаривал её остаться. Стуча пальцами по перилам крыши, она сказала, что завтра пойдёт работать в чей-то дом, где будет большое застолье, поэтому не сможет прийти ко мне.
— А послезавтра ты придёшь? Тогда я обязательно улажу эту проблему.
Я прокричал это ей в спину, вместо слов «не уходи». Она удивилась, но лишь сделала вид, что хочет обернуться, и пошла прочь.
Когда она ушла, на меня напала тревога. Я встал со стула и начал ходить вдоль перил то вперед, то назад.
Она шла по прямой асфальтированной дороге между многоквартирных домов. Каждый раз, когда пылающая дорога попадала в поле моего зрения, я видел, как медленно и тяжело она передвигает своё тело, как будто несёт мешок с углем, весом в тысячу кын[8].
Следя за тем, как она шагает, я вдруг пожалел, что отпустил её без денег. Но уверенность в том, что она больше не придёт, как только получит плату за работу, быстро стёрла раскаяние. На самом деле деньги, которые я был ей должен, уже полмесяца лежали под телевизором. Я знал, глупо бояться, что она больше не придёт, но оттягивал день выдачи денег и расплачивался с ней лишь после того, как устраивал такой спектакль. Наверное, она до самой смерти не расстанется с мыслью, что я ужасно скупой старик. На самом деле, я просто боялся остаться без внимания несколько дней, а может, и месяцев в неприметной квартире на самом верхнем этаже дома. Ведь смерть старика непредсказуема. К тому же Пуён никогда не приходит в тот день, что обещает.
Домработница выходила из спального района, где дома выкрашены бежевой краской, и стоят плотно, как пчелиные соты, но я не мог следить дальше за ней, потому что почувствовал резь в глазах. В последнее время зрение, видимо, резко ухудшилось, по малейшему поводу текут слёзы и мешают смотреть. Портятся не только глаза. На днях сломались сразу два коренных зуба. Они сломались без крови; грязные кусочки зубов раскрошились по всему рту. Когда я жевал, было ощущение, что там песок. Не было даже боли. Видимо, все нервы уже отмерли. На месте выпавших зубов образовалась дырка, и когда я проводил там языком, натыкался лишь на оставшиеся корни, острые, как колючки. Я страдал всю ночь, рот пересох от бесконечных движений языка, поэтому следующим утром, не колеблясь, я открыл свой ро г перед домработницей. Я попросил её вырвать оставшиеся корни.
Не мешкая она сунула большой и указательный пальцы мне в рот. Рука пахла дешёвым кремом. Розовый здоровый палец нежно гладил по десне. Вдруг моё тело скрутило от зуда, показалось, будто по всему телу поползли насекомые. Этот зуд, как ни странно, перешёл на левую сторону тела, уже давно онемевшую и ничего не чувствующую.
Это произошло одновременно: я больно укусил её за свеженькие пальцы, а она вскрикнула и хлестнула меня по губам. Где-то на втором суставе её указательного пальца остался глубокий синий след от зубов.
Я постарался оправдаться: «Мне было больно, видимо, твои пальцы разбудили нервы во рту». Она обвязала пальцы подолом юбки и очень старалась не показывать, как ей неприятно, но в её глазах был страх, будто она увидела бешеную собаку.
Футбольный мяч крутился и подпрыгивал на спортивной площадке, дети кричали «ура!». Скоро мамы уведут их от жестокого солнца, вымоют их, напоят холодным молоком и под окном с опущенными жалюзи уложат спать. Тогда всё вокруг наполнится только тишиной и скукой. Придет ли она? Луч солнца скользит по шее, как лезвие ножа, и от этого меня бросает в дрожь. Я попытался встать, но так и не смог. И дома лучше не будет. Наверняка лучи солнца глубоко проникли в комнату. Пуён сказала: «Я приду на следующей неделе». Уже пошёл пятый день недели. Придёт она или нет, кто знает? Может быть, она сейчас уже в пути. Может быть, она ест мороженое во время пересадки, ожидая автобуса. А может быть, ей надоело слишком горячее яркое солнце и она даже и не думает выходить из дома. Она всегда избегала солнца.
Когда я возвращался с рыбалки, где ловил жёлтую горбушу, собирал морскую капусту и красные водоросли, Пуён на северо-западной стороне дома осколком от фарфоровой посуды чертила на земле линии и пыталась спрятаться от меня, закрывая своё лицо. Я всегда хотел купить ей наполненный солнцем светлый дом с большим огородом. Но вместо этого дарил ей только безделушки вроде бус из крупного крашеного стекляруса. Я протягивал ей эти подарки, как мужчина, который делает своё первое подношение, стараясь показать своё равнодушие, и Пуён тоже стеснялась, как женщина, в первый раз получающая подарок от мужчины, и смотрела на солнце сквозь стеклярус.
— Вышли подышать?
Я слегка повернул голову в ту сторону, откуда раздался голос. Женщина, живущая в доме напротив, вышла на плоскую крышу развесить белье.
«Здравствуйте», — крикнул я в ответ, подняв руку. Хотя дома стоят рядом, так, что мы можем видеть лица друг друга, между ними проходит дорога, поэтому нужно громко кричать, будто мы перекрикиваемся, находясь на разных вершинах гор.
— Уже уехала?
Она, должно быть, спрашивает о домработнице.
— Да.
