Один из локонов полоснул по моей щеке – настоящий шелк. Инстинктивно я подалась вперед и ткнулась губами в его ухо.
Георгий удивленно обернулся, несколько секунд изучающее на меня смотрел, а потом…
Одним незаметным движением он перетащил меня назад. Была ранняя весна, и Георгий долго и нервно путался в грязноватых полах моего пальто. Я не думала, что невинная прогулка по Москве может обернуться эротическим приключением, поэтому оделась как капуста – под пальто был свитер, под свитером – футболка, а под ней – лифчик, весьма застиранный. К тому моменту как Георгий добрался до трусов, на его лбу блестели крохотные бисеринки пота. Сам он раздеваться не стал – я только услышала короткий вжик молнии ширинки и сразу же почувствовала его в себе.
Его страсть была похожа на июньскую грозу – такая же агрессивная и торопливая, оставляющая красноватые вмятины на бедрах и красноречивые синяки на шее. Никогда раньше я не позволяла мужчинам так с собой обращаться. Нет, я не неженка, но и «следов любви» терпеть не могу. Мое тело всегда было гладким и белым, мне все казалось, что наличие бурых отпечатков пальцев на груди и укусов на бедрах опускает меня на иной уровень доступности. Может быть, я и была девицей экстремально свободных нравов, но доступной себя не считала. Я всегда сама выбирала любовников, безжалостно отбраковывая варианты, которые мне казались недопустимыми.
И у загульных девушек бывают свои законы комильфо.
Я предложила подняться, Георгий, недолго поколебавшись и ненавязчиво поинтересовавшись ассортиментом моего холодильника, согласился. Не знаю, что его заинтересовало больше – наличие свежего бородинского хлеба и консервированного тунца или перспектива продлить удовольствие от общения со мной.
За несколько лет самостоятельности я привыкла к убогой обстановке своего жилища и успела забыть, какое удручающее впечатление производят на стороннего наблюдателя облупившаяся желтая штукатурка, сальные обои и бугрящийся линолеум. Когда-то я и сама ахнула, увидев это великолепие. А ехидный менеджер из агентства недвижимости еще имел наглость усмехнуться:
«А что вы за такие деньги хотели? Считайте, что предлагаю вам дворец. Если найдете что-то лучшее, с меня сто баксов, договорились?»
Георгий выглядел смущенным, сидел на самом краешке стула, как будто бы боялся, что бедность заразна. Наскоро расправился с импровизированным бутербродом, залпом выпил чай и скомкано попрощался, из вежливости записав мой телефон на каком-то старом чеке.
Я понимающе улыбнулась. Мужчины, которые носят такие рубашки, ездят на таких авто, пахнут не потом, а лавандой, никогда не связываются с девушками моего типа. Это закон природы.
* * *
А на следующее утро он позвонил и предложил съездить в Коломенское. Глупая попытка абстрагироваться от загазованного города. Притвориться, что попахивающий бензином городской парк – это настоящая природа и есть.
Я удивилась, конечно, но в глубине души возликовала. Ну надо же, чего только на свете не бывает. Оказывается, и Алиса может еще на что-то сгодиться, даром что не красится, одевается как попало и бреет ноги от случая к случаю. «Значит, что-то во мне есть, – самовлюбленно решила я, – такой мужик, как он, может получить любую. И раз он выбрал меня…»
Я играла роковую женщину, курила «Беломор», смеялась басом, купила у арбатских бабок вязанную черную шаль – мне казалось, что она придает моему облику что-то богемное.
И только потом, анализируя наш, к тому времени бесславно погасший роман поняла: основным мотивом Георгия была жалость. Обычно жалость возбуждает женщин, на этом строится большинство семей, где муж – безнадежный алкаш, а жена – труженица с потухшими глазами и выступающими от тяжелой работы венами. А тут наоборот вышло – в шикарном бутике перед ним предстала угловатая бледная девочка в дешевом пальто, и что-то щелкнуло в его сердце. Затеплился разгорающийся огонек жалости, захотелось обогреть никчемное создание.
Девушка из трущоб.
А я все думала, дура, – что же он так умиляется костлявости моей спины, отчего же норовит впихнуть в меня калорийный омлет с беконом и кремовые пончики, отчего иногда берет меня за руку, разглядывает пальчики на фоне окна и нежно констатирует: «Просвечивают…»
* * *
Он сказал, что жить в такой квартире неприлично. И – вот чудо – пригласил меня к себе. А когда я радостно дернулась упаковывать вещи, решительно меня остановил: новое купим. На всякий случай я оставила комнату за собой, заплатив за полгода вперед, и, как потом выяснилось, это был единственный разумный поступок за все время, что я была опьянена наркотиком по имени Георгий.
Мы завели собаку (модная порода – йоркширский терьер) и назвали ее Снитч.
– Это же недособака какая-то, – с улыбкой говорил Георгий, наблюдая за тем, как существо размером с морскую свинку писает в его ботинок Prada, с достоинством приподняв златовласую лапку. Он умилялся псу, а я в свою очередь с умилением смотрела на него, Георгия. Большой мужчина и крошечная собачонка.
Не знаю почему, но Снитч сразу признал хозяином именно Георгия. Ко мне хитрая псина относилась подчеркнуто снисходительно, словно заранее знала, что я в их жизни – временный элемент. Игнорировала мои команды, зато стоило Георгию тихо произнести: «Сидеть!», как круглый задик Снитча послушно соприкасался с паркетом, а честные бусинки-глаза словно говорили: «Вот видите, мой интеллект заслуживает вашей похвалы. И, возможно, даже кусочка сырного торта. Нет-нет, во-он того, который побольше!»
Умный Снитч с блестящими карими глазами и белоснежными зубками знал, что рано или поздно Георгий укажет мне на дверь. И только я пребывала в состоянии блаженного неведения – мне все казалось, что раз уж перепало на мою долю такое счастье, то оно будет длиться вечно.
* * *
Моя ревность была удушающей, испепеляющей, лишающей рассудка. Ничего не в силах поделать со своим треклятым воображением, я мысленно примеряла моего мужчину к каждой проходящей мимо юбке. Стоп-стоп, а почему вон та блондинка так странно на него смотрит – они что, знакомы? А кто звонит ему вечерами? Почему иногда он запирается в ванной, и его загадочный бубнеж сливается со звуком хлещущей воды? Пару раз я пыталась подслушать, но однажды получила по лбу открывающейся дверью и на некоторое время охладела к шпионским играм – причиной была скорее не физическая боль (и шишка как у единорога), а моральное унижение.
Георгия ревность моя раздражала неимоверно – ему все казалось, что он имеет на меня права, а я на него – нет. Я сама не заметила, как превратилась в подобие одушевленного аксессуара – моя жизнь была ограничена стенами его стильно оформленной квартиры и состояла в основном из многочасовых медитаций над телефоном. Он приходил домой под утро, спал до полудня, потом куда-то уезжал, почти никогда не приглашая меня с собой.
Георгий был управляющим модным ночным клубом, так что профессия была идеальным алиби для перманетных круглосуточных загулов.
