Перед тем как вернуться домой, он зашел в лавку за новой шляпой. Он хотел найти полную противоположность прежней и выбрал белую панаму с трехцветной лентой — красно-зелено-желтой. Продавец сказал, что это отличная вещь, особенно если он собирается во Флориду.
— Я не собираюсь во Флориду, — сказал Хейз. — Просто эта шляпа — полная противоположность той, что я носил раньше.
— Ну, вы можете носить ее где угодно, — сказал продавец. — Она совершенно новая.
— Я знаю, — ответил Хейз.
Выйдя из магазина, он сразу же сорвал трехцветную ленту, размял верх и опустил поля. Теперь шляпа выглядела так же неприглядно, как прежняя.
До вечера он не заходил к Хоксам, дожидаясь, пока те сядут ужинать. Стоило ему постучать, дверь тут же отворилась, девочка высунула голову. Он резко распахнул дверь и вошел, не глядя на девочку. Хокс сидел у сундука, перед ним лежали остатки ужина, но он не ел. Он едва успел нацепить черные очки.
— Если Иисус исцеляет слепых, почему он не исцелил тебя? — задал Хейз заранее приготовленный вопрос.
— Он ведь ослепил Павла, — сказал Хокс.
Хейз сел на край койки, обвел глазами комнату, а потом снова посмотрел на слепого. Положил ногу на ногу, убрал и снова положил.
— Откуда у тебя эти шрамы? — спросил он. Лжеслепой улыбнулся.
— У тебя еще есть шанс спастись, если ты раскаешься,— сказал он. — Я не могу спасти тебя. Все в твоих руках.
— Я это уже сделал,— сказал Хейз.— Только без раскаяния. Я проповедую о том, как я занимаюсь этим каждую ночь в…
— Взгляни-ка! — перебил его Хокс. Он вытащил из кармана пожелтевшую газетную вырезку и опять криво улыбнулся. — Вот откуда у меня шрамы.
Девочка сделала от двери знак, чтобы он улыбался и не выглядел мрачно. Пока он ждал, когда Хейз дочитает заметку, улыбка мало-помалу вернулась.
Заголовок гласил: «СТРАНСТВУЮЩИЙ ПРОПОВЕДНИК СОБИРАЕТСЯ СЕБЯ ОСЛЕПИТЬ». В заметке говорилось, что Аза Хокс, проповедник Свободной Христовой Церкви, решил ослепить себя в доказательство веры, что Иисус Христос искупил его грехи. Он сделает это на молитвенном собрании в субботу, четвертого октября в восемь часов вечера. Заметка была десятилетней давности. Под заголовком был портрет Хокса: человек лет тридцати, с лицом без шрамов, один глаз чуть меньше и круглее другого. Рот выглядел то ли одухотворенным, то ли алчным, но неистовство в глазах внушало трепет.
Хейз сидел, уставившись в заметку. Он прочел ее три раза. Снял шляпу, снова надел, потом встал, озираясь, словно не мог сообразить, где дверь.
— Он сделал это негашеной известью, — сказала девочка. — И сотни людей обратились в веру. Всякий, кто ослепляет себя ради веры, может спасти тебя… или кого-то из своих близких,— добавила она с воодушевлением.
— Человеку,- у которого есть хороший автомобиль, это не нужно,— пробормотал Хейз, хмуро взглянув на нее.
Он вышел, но тут же вернулся и сунул девочке в руку скомканную бумажку. Потом поспешил к своей машине.
Хокс взял из рук дочери записку и развернул. «КРОШКА, Я НИКОГДА НЕ ВИДАЛ ТАКУЮ ХОРОШУЮ. ВОТ ПОЧЕМУ Я ТУТ». Девочка прочитала тоже, покраснев от удовольствия.
— Вот тебе и письменное доказательство, папа, — сказала она.
— Этот ублюдок стащил мою вырезку, — буркнул Хокс.
— Но у тебя ведь есть другая, — усмехнулась она.
— Заткнись лучше, — сказал он злобно и лег на койку. Вторая заметка называлась: «НЕРВЫ ПРОПОВЕДНИКА НЕ ВЫДЕРЖАЛИ».
— Я могу достать твою вырезку.
Девочка встала у двери, показывая, что может уйти, если ему мешает, но он отвернулся к стене, словно собрался спать.
Десять лет назад на молитвенном собрании он хотел ослепить себя. Собрались сотни две человек, если не больше. Около часа он говорил о слепоте Павла, потом почувствовал, как его ослепляет молния Господня, смело опустил руки в ведро с влажной известью и провел ими по лицу, но не посмел коснуться глаз. Он был одержим столькими бесами, что мог спокойно ослепить себя, но в эту секунду бесы исчезли, и он увидел себя со стороны. Ему показалось, что Иисус, изгнавший их, стоит рядом и подзывает его; тогда он выбежал на улицу и исчез в парке.
— Ладно, пап, — сказала девочка, — я выйду ненадолго, не буду тебе мешать.
Хейз сразу же отвел машину в ближайший гараж, где ее принял человек с черной челкой и невыразительным лицом. Хейз сказал, что нужно починить клаксон, устранить течь
в бензобаке, отрегулировать стартер и укрепить стеклоочистители.
Механик поднял капот, заглянул внутрь и тут же закрыл. Потом обошел машину, склоняясь над нею то тут, то там и постукивая в разных местах. Хейз спросил, сколько потребуется времени, чтобы привести ее в полный порядок.
— Это вообще невозможно, — ответил механик.
— Это хорошая машина, — сказал Хейз. — Я с первого взгляда понял, что она для меня, и теперь, когда я ее купил, у меня есть, где жить, и я всегда могу поехать, куда захочу.
— Вы куда-то собираетесь на ней ехать? — спросил человек.
— В другой гараж,— ответил Хейз, сел в «эссекс» и уехал. В другом гараже механик сказал, что сможет привести
машину в полный порядок к следующему утру, потому что это хорошая машина, хорошо собрана, с хорошими деталями, и потому еще, добавил он, что он лучший механик в городе. Хейз оставил ему машину, убежденный, что она попала в честные руки.
ГЛАВА 7
На следующее утро Хейз забрал машину из ремонта и решил испробовать ее на шоссе. Небо было чуть светлее его костюма, и лишь одно облако, большое и ослепительно белое, с кудряшками и бородой, нарушало его голубизну. Хейз успел отъехать от города на милю, как вдруг услышал за спиной кашель. Он замедлил ход, обернулся и увидел дочку Хокса — она вставала с пола и залезала на насест, приделанный вместо заднего сиденья.
— Я тут все время пряталась, — сообщила она, — а ты даже не заметил. — В волосы она воткнула букетик одуванчиков, большой ярко накрашенный рот пылал на бледном лице.
— С чего это ты решила здесь прятаться? — злобно спросил он.— Я занят. У меня нет времени на разные глупости. — Но он тут же сменил тон и даже слегка улыбнулся, вспомнив, что собирался ее растлить: — А, ну да. Рад тебя видеть.
Она перекинула ногу в черном чулке через спинку переднего сиденья, а затем перебралась к нему совсем.
— В записке ты хотел сказать, что я хорошо выгляжу или что я просто хорошая? — спросила она.
— И то и другое, — вынужден был ответить он.
— Меня зовут Шабаш, — сказала она. — Шабаш Лайли Хокс. Моя мать так меня назвала, потому что я родилась в священный день отдохновения. А потом она повернулась в постели и умерла, и я ее никогда не видела.
— М-да, — произнес Хейз. Его челюсть окаменела, он хмуро прибавил скорость. Ему совершенно не хотелось общаться. Все удовольствие от поездки на машине пропало.
