Он увидел вершину песчаного холма в стороне от моря. Он увидел горный склон, поросший молодым леском. И увидел прямо перед собой четырехсантиметровый бофорс. Лафет был прикрыт мешками с песком, но длинный ствол торчал из них; Стоун быстро оглянулся назад. Лодка, лежащая на песке, видна была ему одной стороной. Но прислуга бофорса должна была видеть ее всю. Он опять посмотрел вперед и увидел маленькие зеленые палатки у прикрытого мешками орудия, всякую всячину, развешанную на деревьях, длинные ящики с боеприпасами.
Стоун осторожно приглядывался. Осторожность была свойством его природы. Паники и спешки он не знал. Он улыбнулся настоящей живой улыбкой. Ему ясно представилась вся чудовищная нелепость положения. И то, что приходится прятаться, распластавшись животом на песке, и сам он, большой рыжий человек со спутанной рыжей бородой, весь покрытый спекшейся солью. Здесь, на этом утесе. И немцы, спящие в тени орудия.
У него не было ни страха, ни ощущения непосредственной угрозы. Он желал только одного: чтобы не нужно было бессмысленно спешить куда-то. Чтобы двигаться вперед спокойно и без спешки.
Стоун снова поглядел вниз, на аэродром Тимбаки. Оттуда им нечего было бояться. Вот только бофорс. Как бы его спутникам не вздумалось подойти к лодке.
Он легко и уверенно спустился со скалы и вышел на берег. Тут он увидел Берка и Ниса, которые осматривали лодку.
— Там, наверху, стоит бофорс, — сказал он негромко. — Вас могут увидеть.
Он подождал их у пещеры, в которой они спали. Когда они подошли, он рассказал им про бофорс, про аэродром и деревню.
— Найдется у вашего приятеля еще лодка? — насмешливо спросил Ниса Берк.
— Мы эту починим вечером, — сказал Нис. — Надо бы втащить ее еще повыше.
— Повреждения серьезные? — спросил Стоун.
— Пустяки. Только два передних маленьких паруса сорваны. Мы можем обойтись и без них.
— А остальное?
— Нужно починить гафель. Это не трудно.
— Может быть, нам выйти вечером так, как есть, а уж чинить где-нибудь подальше отсюда? — сказал Берк.
— При таком море выходить нельзя. Надо переждать.
Берк не стал спорить, потому что он признавал превосходство Ниса во всем, что касалось лодки. Он не сознался бы в этом, но его пренебрежительное отношение к этому греку быстро таяло перед решительностью Ниса, перед определенностью его суждений. Они уселись на землю в сырой пещере. Мокрую одежду все трое сняли и разостлали на солнце.
— Это, наверно, был тайфун, — сказал Берк о вчерашней буре.
— Это был мельтеми, — ответил Нис.
— А он не вернется?
Стоун мочил губы, по капле выжимая воду из бурдюка.
— Нет. Он уже миновал нас. Вы читали Жития святых?
Стоун и Берк посмотрели на Ниса. Почему-то они оба, не думая, были уверены, что он не религиозен.
— А что? Вы думаете, это они тут виноваты?
Стоун ожидал от Берка этого насмешливого тона.
— Нет. Я про легенду об Эвроклидоне. Там Павел тоже попал в такую бурю.
— Такую же самую? Ну, значит, мы у дьявола в лапах. — Берк говорил с прежней иронией.
— Это был мельтеми. А легенда есть легенда.
На этом Нис разговор закончил и принялся стаскивать свои армейские сапоги. Такие сапоги греки называли метаксистскими, потому что они были очень дурного качества. У Ниса подошва была, как размокший картон. Его черная бородка и волосы развились и побелели от соленой воды Средиземного моря. Только у Берка на его редких мягких волосах и редкой щетине не было этого налета.
Ветер улегся, было тепло, и нужно было ждать наступления ночи. Стоун, перед глазами которого все время стоял укрытый мешками бофорс, более других готов был к неожиданностям. Но все трое одинаково напряженно ждали темноты.
Когда наконец совсем стемнело, они пошли к лодке. Они подтащили ее еще повыше. Потом Нис, сам с собою разговаривая по-гречески, принялся искать и подбирать обломки креплений, обрывки тросов. Он делал все один, Стоун и Берк должны были только подавать, передвигать, убирать. Всю ночь он сплетал концы тросов. Он не делал временных узлов. Он рассучивал веревку и сплетал заново. Он распутал оборванный стаксель и сделал из веревки еще один фал для грота. Висевший лохмотьями кливер он оборвал совсем и веревку использовал, чтобы заменить порванные ванты. Он работал ощупью (была луна, но свету она давала немного), ловко и умело. Все его навыки, бездействовавшие те три года, что он провел в Лариссе, сразу же вернулись к нему.
Днем они спали. Они просыпались только, чтобы Прислушаться к шуму волн и посмотреть на море. Ждали, когда оно утихнет. На следующую ночь Нис проверил оснащение, поднял гафель, поставил кливера, которые сразу заполоскали на ветру, так что Берку пришлось тут же свернуть и подвязать их. Он работал, пока не начало светать. И к утру все было готово.
Из-за бофорса отплыть можно было только ночью, поэтому им и третий день пришлось провести, греясь на солнце в ожидании темноты. День был жаркий и почти безветренный. Волнение улеглось, и они все утро проспали.
Одиннадцать тотенкопфов появились на берегу уже после полудня. Тотенкопф, или Мертвая голова, — это особая дивизия немецкой армии. Солдаты ее носят каски с изображением черепа. Несколько подразделений этой дивизии стояло вокруг Тимбаки. Одиннадцать немцев спустились с утеса по отлогой его стороне и ступили на песок берега. Что-то побудило Ниса, дремавшего у выхода из пещеры, повернуться и выглянуть.
— Немцы, — сказал он и, не оборачиваясь, толкнул спящих ногой. Те в одно мгновение очутились рядом с ним.
— Так, — сказал Берк. Его сразу затошнило.
Стоун подобрал револьвер и вкладывал патроны в барабан.
Удержал обоих Нис. Его обстоятельность, его, такая же как и у Стоуна, нелюбовь к бессмысленной спешке. Он сообразил раньше других. Эти одиннадцать тотенкопфов о них и не думали. Они пришли сюда не за тем, чтобы кого-то искать. У одного был фотоаппарат на высокой треноге, которую он воткнул в песок. Остальные сразу же принялись раздеваться.
— Ах сволочи, — прошептал Берк. — Купаться пришли.
— Не шевелитесь. Не разговаривайте, — сказал Нис.
Они лежали, съежившись, стараясь не двигаться. У Энгеса Берка тошнота подступала все выше. Слишком уж это выходило много. Тотенкопфы были шагах в пятистах от них. Все уже разделясь, кроме того, кто нес фотоаппарат. Трое нагишом пошли к воде. Два других бросились в волны с разбегу. Все кричали и шумели.
Вдруг один заметил лодку. Он стоял на берегу, совсем голый, только на голове была каска, которую немцы, видимо, никогда не снимают. Он позвал еще двоих и показал им лодку.
Все трое побежали по песку в мелких волнах прибоя. Стоун видел короткие волосы одного из них, коричневый клин загара на белой коже, неестественно прямые спины.
