Обаятельный, храбрый, интеллектуально одаренный, но ленивый, к концу Первой мировой войны фон Грёнинг пришел к тупику, в котором и пребывал последующие семнадцать лет. Он не хотел учиться. Он коллекционировал гравюры Рубенса и Рембрандта. Он иногда путешествовал, много пил и не занимался никакими физическими упражнениями (однажды ему довелось прокатиться на велосипеде, после чего он объявил это занятие «неудобным» и более никогда к нему не возвращался). После того как вылетело в трубу его кофейное предприятие, фон Грёнинг более не желал заниматься ни бизнесом, ни торговлей. Он полностью посвятил свою жизнь традиционным занятиям богача, каковым легкомысленно себя полагал. «Он был умен, с ним было приятно общаться, — вспоминал один из членов семьи. — Но в жизни он так ничем по-настоящему и не занялся».
Штефан и его жена одинаково любили маленьких собачек и крепкие напитки и обожали тратить деньги, которых у них не было. Больше их ничто не интересовало. Они развелись в 1932 году из-за «незаконной связи фон Грёнинга с другой женщиной». С него причитались алименты в размере 250 марок в месяц, которые выплачивала его мать. Кроме того, он обязался заплатить Глэдис 4000 марок единовременно, чего так никогда и не сделал. Глэдис пришлось преподавать английский в гамбургской школе, тогда как ее бывший муж целыми днями валялся на диване в библиотеке фамильного особняка, читал книги на немецком, английском и французском и курил сигары. Тем не менее они остались друзьями. Фон Грёнинг не умел наживать врагов.
За развитием фашизма фон Грёнинг наблюдал издалека. Он был патриотом-монархистом и старомодным аристократом с младых ногтей. Ему не было дела до скандальных выступлений «коричневых рубашек» и их экстремистских идей. Он полагал антисемитизм вульгарным, а Гитлера считал австрийским хулиганствующим выскочкой (впрочем, это мнение он держал при себе).
Разразившаяся Вторая мировая война дала Грёнингу с его бессмысленным существованием новую цель. Он вновь поступил в германскую кавалерию — впрочем, существенно отличавшуюся от элегантных уланов времен его юности — и отправился служить на Восточный фронт в качестве штабного офицера ставки главного командования группы армий «Центр». Через год он попросил перевести его в абвер. Секретная военная разведка германского Верховного командования была своего рода идеологической аномалией. Среди ее сотрудников было некоторое количество фанатичных наци, однако немало было и людей типа фон Грёнинга — офицеров старой школы, стремившихся выиграть войну, но не согласных с идеологией нацизма. На абвере лежал отпечаток личности его руководителя, адмирала Вильгельма Канариса, чрезвычайно проницательного разведчика, руководившего абвером как собственной феодальной вотчиной. Гитлер никогда не доверял Канарису — и не зря, ведь именно адмирал в конечном итоге начал переговоры с Британией, пытаясь выяснить, согласятся ли союзники прекратить войну в обмен на свержение фюрера.
Шпионаж нравился фон Грёнингу — как с интеллектуальной, так и с идеологической точки зрения. Сам он, с его знанием языков, английской и американской культуры, был ценным приобретением для секретной службы. Годы, проведенные в бездеятельности в бременской библиотеке, не были потрачены зря: за полуприкрытыми глазами и жизнерадостной манерой общения скрывался знающий и циничный студент-гуманитарий. Внешняя приветливость заставляла других открывать ему сердца, однако сам он, как полагалось фон Грёнингу из Бремена, всегда держал дистанцию. «Он мог найти общий язык с любой компанией, но всегда помнил, кто он». В абвере он быстро стал восходящей звездой, и, когда Канарис искал кандидатуру на пост руководителя новой разведшколы в Нанте, кандидатура фон Грёнинга оказалась само собой разумеющейся.
Фон Грёнингу нравился Чапмен. Его привлекала энергия, бьющая через край, столь отличная от его собственной аристократической апатии. Кроме того, он понимал, что может превратить этого парня в мощное секретное оружие.
На фотографии, которую он показал Чапмену, когда-то была изображена Глэдис, поглаживающая их комнатную собачку — силихемтерьера. Однако перед тем, как спуститься вниз, он тщательно оборвал изображение Глэдис. Фон Грёнинг не хотел идти даже на минимальный риск того, что Чапмен узнает его жену-британку, получив таким образом ключ к истинной личности «доктора Грауманна».
Фон Грёнинг старался как можно сильнее привязать Чапмена к своей команде. Психологический трюк был простым, но эффективным: англичанину льстили и во всем потакали, погружая его в насыщенную атмосферу секретного братства. Как многие жестокие люди, включая и самого Гитлера, сотрудники нантского подразделения абвера могли быть сентиментальными и испытывать ностальгию. Фон Грёнинг организовал «домашний уголок» на бюро в курительной, куда всем сотрудникам предлагалось помещать фотографии своих родных мест, и каким-то образом достал фото городка Бервик-он-Твид, — это город был ближайшим к родному для Чапмена Бернопфилду из всех, снимки которых он смог найти. Дни рождения отмечались с пирогами, подарками и потоками спиртного. Фон Грёнинг поощрял неформальный подход, разрешая сотрудникам рисовать граффити на стенах неиспользуемых помещений мансардного этажа. Кто-то изобразил карикатуру на Гитлера в виде морковки — наверняка это был Чапмен, который к тому же нарисовал блондинку, сильно напоминающую Бетти Фармер.
Рисунок на обоях виллы Бретоньер, разведшколы абвера в Нанте. Лицо, по-видимому, нарисованное самим Чапменом, напоминает Бетти Фармер, подружку Эдди.
Гитлер в виде морковки, рисунок на обоях виллы Бретоньер: свидетельство того, что фон Грёнинг не слишком стремился насаждать в своих подопечных почтение к фюреру.
Фон Грёнинга развлекло изображение Гитлера в виде овоща, однако он счел своим долгом напомнить Чапмену, что тот теперь солдат победоносной германской армии, завоевавшей половину Европы и вскоре собирающейся поставить на колени Великобританию и Россию. Преториус, наиболее убежденный нацист во всей компании, не жалел сил на национал-социалистическую агитацию.
Сочетание здорового образа жизни, хорошей пищи, близких отношений с товарищами и пропагандистских ухищрений не могло не достичь желаемого эффекта. Чапмен чувствовал, что его захватывает, как он говорил, «германский дух». Его тщеславие подогревала уверенность в том, что вся шпионская школа, где собрались крутые и здорово пьющие ребята, была устроена лишь для него одного. Каждая трапеза начиналась с того, что собравшиеся хором выкрикивали «Хайль Гитлер!» — и Чапмен в их числе. Когда Томас заявил, что Британия проигрывает войну, Чапмен поверил ему, хотя подобное злое торжество «заставило болеть сердце».
В конце вечеринки с выпивкой ученик шпионской школы с чувством распевал вместе со всеми «Лили Марлен». Это была, как он объявил, его любимая песня, потому что она выражала «надежды каждого мужчины, покинувшего свою возлюбленную».
