Ничего особенного в ситуации нет: Кристина вернется завтра с «Германом», и комната должна быть девственно чистой с нетронутой двуспальной кроватью, куда не ступала нога человека; здесь он сможет целую ночь тушить огонь своего дикого возбуждения о ее плоть, в ее содрогающемся, корчащемся от наслаждения теле, как знать… Я сам задрожал от наслаждения, представляя все это и смакуя, но в тоже время подумал, что я сволочь и подлец… Кто все это устроил?.. Нет, не великая, трагическая судьба обрушила это на их головы, а я, самая отсталая деревенщина в Западной Европе…
Я чуть не заржал в голос, но сдержался из уважения к снимку дорогого покойника. Кстати, чего не хватало на черной рамочке, так это небольшой окантовки сверху, окруженной пластиковыми фиалочками и гравировкой ДА, ТЫ УМЕР, НО НЕ ДЛЯ МЕНЯ. Пусть все подохнут, Кристина в первую очередь, и я тоже, но особенно этот невероятный «Герман», который кончал с Кристиной «на раз-два», но от которого я заводился, может, просто придумал сам себе, но заводился, идиот, так что позволил спрятать себя в комнатке, как прислугу, как какого-нибудь швейцара или лакея… Разве можно было опуститься до такого… Перерезать ему горло или надвое расколоть голову топором, да, вот что мне нужно сделать вместо того, чтобы завтра вечером, как это называется — да так и называется: лежать и дрочить, прислушиваясь к звукам, издаваемым двумя телами; дурацкие вскрики и всякие причмокивания… Пидор я или нет, какая разница, я ведь все еще могу вести себя как мужчина?..
— Приятная, душевная комнатка, — сказал я. — Кажется, я смогу здесь хорошо поработать. И стол достаточно большой. Можно пока переставить все эти баночки?
Да, конечно, но я могу работать в любом месте в доме, где только захочу…
Мы наскоро выпили кофе на кухне, съели несколько бутербродиков, и Кристина дала мне некоторые указания: записывать, кто звонил; никого не впускать; никому не отдавать деньги или товары; есть и пить, сколько влезет и чего душа пожелает — в кладовке всего предостаточно…
В гостиной Кристина прихватила еще пару вещей, и, наконец, она была готова: в руках изящная темно-коричневая кожаная дорожная сумка и очаровательный темно-красный чемоданчик.
На столике, на том же месте, где я оставил его прошлым вечером, лежало письмо Германа.
— Ах, спрячь это письмо, что там в нем — не мое дело. — Пояснил я тактично и небрежно добавил: — Но фотографию… я хотел бы спокойно… созерцать… — Кристина тут же впилась в меня глазами, и пришлось объясниться: — Может, я смогу увидеть вас через фотографию и… помочь тебе там… Если, конечно, я смогу до тебя дотянуться… во время транса… — поставил я под сомнение собственные способности.
Она собиралась поехать на вокзал на машине и оставить ее там на парковке. Бог его знает из каких извращенных побуждений, но я настоял, что поеду с ней и посажу ее на поезд. Обратно я и пешком дойду…
На вокзал мы чуть ли не мчались, потому что времени оставалось все меньше и меньше; по дороге через дамбу-неизбежный, обусловленный расположением городка объезд — вниз и вдоль порта и вновь наверх, в другую часть города, где находился вокзал. По спуску Кристина съезжала резко, но сумела вовремя остановить машину, хоть тормоза и завизжали.
— Очень опасный перекресток, — сообщила она, будто я какой-то дебил и сам ни за что не догадался бы.
— Да. Эта набережная — настоящая панорама для влюбленных, — я сделал вид, что неправильно ее понял, — Полна соблазнов ночью, только представь: море, лодки, мигающие маяки…
Для полноты картины я погладил бедро Кристины.
— Нет, я не о том, — ответила она весело, — машины здесь часто съезжают вниз слишком быстро.
Оставшиеся минут пять я скоротал у окна вагона, а потом поезд отъехал прочь вместе с Кристиной, двинулся навстречу судьбе, в неизвестность…
Было десять часов утра. Еще как минимум два полных дня и целую ночь я должен за каким-то хреном сидеть в совершенно неинтересном доме… Как я мог на такое решиться?.. И все же меня еще хватило на нежную болтовню с Кристиной у открытого окна купе и на заботливые фразы типа: «Будь осторожней зайчонок, хорошо? И если что-нибудь случится, сразу же звони, ладно?» Что касается меня, он, то есть Герман, мог съесть этого зайчика живьем, потом прийти linea rectum[7]ко мне и признаться, упав в мои объятья… И что за ерунда: «позвони мне сразу»?.. Будто я что-то мог сделать… Да, может быть, беспроволочно, силой предвидения, «созерцая»…
На перроне я сел на лавочку, чтобы хорошенько поразмыслить, хотя и не лелеял надежды, что каким-то образом смогу выкарабкаться. Нет: все было не так. Я задумался: почему в моей жизни все выглядит так искусственно и надуманно, ведь в каком-нибудь рассказе, фильме или полицейском отчете это было бы вполне приемлемым? Любовным романом, например, трагическим или нет, неважно, это назвать нельзя. Я был с женщиной, которая совершенно меня не интересовала; более того, я не интересовал ее. Я отправил эту женщину к мужчине, который, скорее всего, от нее без ума и в которого я, кажется, трагическим и непоправимым образом влюбился по фотографии; и посоветовал этой женщине привезти его с собой обратно… И если возникнет какая-либо уверенность в том, что и этот мужчина, и я, что мы оба совершенно не заинтересованы в этой женщине, ни в одной женщине, а только друг в друге, я имею в виду, что я чувствую что-то к Герману, а Герман ко мне… Но он так ее обожает… Это ведь все вилами по воде?.. Какой из голливудских королей мог придумать такое и использовать как материал для фильма?.. Даже для непонятной, «экспериментальной» итальянской картины, показываемой на закрытом, культурном ночном просмотре лиги, ровно в полночь с аплодисментами после, — даже для такого основная идея была слишком уж запутанной…
На мой взгляд, одна из самых важных фигур в жизни — квадрат, по крайней мере, прямоугольник, то есть четыре угла. А в нашем случае кто находится по углам? В одном углу: Кристина. В другом: я. В третьем: Герман. Но кто или что — в четвертом? Никто и ничто… Вот видите, потому все не так… А в середине квадрата, по всей вероятности — Смерть, но она всегда посреди любого квадрата, в этом нет ничего особенного. Но что такое квадрат с одним пустым углом? Бред…
Я пошел обратно. Ключ от дома был у меня в кармане, если, конечно, он не окажется ключом от шкафа или угольного сарая…
Дорога казалась знакомой, даже не пришлось никого спрашивать. Погода была прекрасная, в такой день хорошо пройтись на пляж, туда идти всего полчаса, но у меня нет с собой ничего, чтобы постелить, ни полотенца, ни плавок, и нечего почитать.
Мне нужно пережить здесь целых два дня. Как — это уже отдельный вопрос, решение которого не представлялось сейчас возможным, хотя потом окажется, что дни эти пролетели в одну минуту.
Эй… это ведь Улица Жимолости… Любопытно, что до этого я даже не обращал внимания на таблички с названиями, а эту вдруг прочитал. Где-то поблизости я видел вчера мальчика, который ускользнул от меня, торопясь помочь маме с мытьем посуды. А не находится ли он прямо сейчас, в этот момент, в одном из ближних домов? И его улыбка, и его красивая наглая рожица выражали явный интерес ко мне. Разве не может случиться так, что он сидит в потемках в комнате, выходящей окнами в запущенный садик, и мечтает, думает обо мне, желает меня так же, как я его, а в этот миг нас разделяют всего несколько сотен, а, может, всего-то десяток метров?.. Так же, как, например, на толстой звезде, что по чьей-то воле светит прямо над моей головой в ночном бесконечном небе, может быть, живет «как раз такой мальчик», как я, и мы никогда не встретимся, даже с помощью современных средств передвижения и так далее?.. Разве не мог он быть здесь всего несколько минут назад, решив — из-за надежды, казавшейся ему самому глупой и бесполезной, — выйти на улицу только потому, что я мог случайно пройти мимо, «на всякий случай»?.. А вот если я миную эту улицу, не появится ли он из-за угла через минуту, как раз в тот момент, когда я сверну?
