— Пошли выпьем, а? — перебил его вконец смутившийся Санди и, не дожидаясь ответа, поволок к стойке.
В ту ночь они пировали.
На заработанные одним выступлением деньги можно было всю ночь угощать целый квартал!
И король неожиданно понял, что никуда не хочет уезжать. В балагане много места, найдется роль и для него… И никаких канцлеров, Советов, сомнений и стыда за свою никчемную жизнь! А Ташке он напишет. И Ташка все поймет!
Он не заметил, когда легкий на подъем Браз успел сбегать наверх и притащить лютню. Впрочем, не совсем лютню. Странный инструмент огненного оттенка выглядел в руках лицедея занятной безделицей, неспособной рождать пристойные звуки…
— Что это? — удивленно спросил король у Лайсы.
— А! — рассмеялась она. — Это гитара, сударь. Сам Браз пришел к нам с юга. Если верить его рассказам, там много обезьян и гитар. И совсем нет лютен.
«Красивое слово, — подумалось королю. — Как перекат грома: ги-та-р-ра».
Браз тронул струны, и мыслям Денхольма ответил глухой рокот и нежный перелив, похожий на шорох дождя по листьям в ночном парке…
Когда замышлялись Земли очертанья,
Странное вышло предначертанье:
Песня сначала придумалась Богу,
К песне — гитара, к гитаре — дорога…
…Глухим у отставного наемного убийцы был и голос, но проходил через сердце, устремляясь дальше и выше, к самым звездам…
И в воспаленном восходе прелюдий
Встали из праха гордые люди:
Пылью покрыты, задумчиво-строги,
Лучами от них расходились дороги.
…Браз как-то странно взглянул на короля, и губы его тронула неуловимая усмешка…
С тех пор сквозь напасти, сквозь тьму и остроги
Идут полулюди, идут полубоги,
Смеются и плачут, порой неуместно,
Идут, а над ними, как нимб, кружит песня.
…Вот оно что! Полулюди и полубоги. Артисты. Лицедеи! Трудно быть наполовину, ох как трудно. Мыслями взлетать выше Небес и спорить с Богами, а ногами — по грешной земле, в пыли и грязи… Нет, Браз, не то. Не о нашем споре здесь речь, хотя опять пресловутое «полу»…
Одни по дорогам, но все-таки вместе.
Вернее нет братства, скрепленного песней!
Их жизнь непреложна и в чем-то убога,
Ведь к песне — гитара, к гитаре — Дорога!
Чья это песня? — тихо спросил он у Лайсы. — Неужели Браз…
— Браз? — снова рассмеялась легкомысленная девчонка. — Если Браз и пишет, то только про Смерть, что в Темноте Ночи крадется к твоему порогу и дружески стучится в запертую дверь… От песен Браза становится слишком жутко, чтобы позволять их петь. Это сочинил один человек, сударь, — тут девушка вздохнула так печально, что король забыл в изумлении выпить поднесенный к губам бокал, — когда-то он путешествовал с нами, потом решил идти своим путем… Это было давно, сударь, — с неприкрытой болью добавила она.
— И этого человека звали Эартом, — понимающе кивнул Денхольм и мысленно поплакал над бедным Санди, похоже, успевшем запутаться в роскошных рыжих волосах.
— Вы знаете его? — вскинулась девушка.
Король пожал плечами и взглянул на лицедея, к которому уже прочно прилепился шут. Санди с подозрительно блестящими глазами поглаживал гриф гитары и умоляюще поглядывал на ее владельца. За вечер Браз спел еще несколько песен, потом гитара пошла по кругу… И лишь когда первые рассветные лучи коснулись окон, дядюшка Менхэ вспомнил, что пора спать, и разогнал всех по комнатам.
Король нашел в себе силы дотащиться до балагана и, не раздеваясь, упал на топчан. Последней весточкой из мира реальных вещей и событий был восхищенный шепот Санди, которого Браз обещал научить игре на гитаре.
Когда Денхольм проснулся, солнце вовсю хозяйничало где-то на юге.
Юг. Там, наверное, тепло круглый год. Надо у Браза спросить, ведь, если верить Лайсе, он с юга… Юг. Что-то резало память и ускользало, утекало из сознания. Юг…
Кривая сабля южных кочевников!
Король вскочил, плеснул в лицо воды и побежал искать лицедея. И окровавленный призрак брата торопился вместе с ним…
Когда Денхольм распахнул дверь, Браз вскочил с дротиком на изготовку. Терзавший гитару Санди даже не поднял головы, проворчав по привычке:
— Вечно ты не вовремя, куманек!
— Что случилось, государь? — напряженно выдавил лицедей, не опуская оружия.
Король с трудом заставил себя говорить сквозь суматошное трепыхание сердца, бившегося где-то в районе горла:
— Мне нужна помощь, бывший наемный убийца!
Перед Санди лежал лист бумаги, испещренный какими-то нотными записями. Денхольм вырвал его у протестующего шута вместе с огрызком пера и яростно зачертил, напрягая память.
— Ты видел когда-нибудь такую саблю, лицедей?!
Браз нахмурился, всматриваясь в рисунок.
— Какая муха тебя укусила, куманек? — озадаченно почесал затылок шут.
— Вот этим убили моего брата! — вытолкнул король горькие слова.
— Похоже на то, что вы видели во сне, государь?
Впоследствии Денхольм так и не смог вспомнить, когда и откуда хмурый парень Браз успел достать оружие, но в руках у него темной молнией полыхал искривленный клинок, близнец того, что король принял за саблю южных кочевников. Узкий в самой сильной части, он постепенно расширялся вслед за изгибом… Хороший клинок, удобно рубить сплеча, сверху, но и в пешем бою не подведет, легок и послушен в хозяйской руке…
— Да, Браз.
— Это не сабля, государь. Это меч. Акирро. Его носят лишь лучшие воины племени ирршенов.
— Как ты?
— Как я. Вы не запомнили узора, государь?
Король вгляделся в костер неведомых трав возле рукояти и притянул к себе рисунок. И на бумажный клинок легла причудливая паутина: семь основных нитей из центра и семь соединяющих колец. И в самой узкой части лезвия — паук, затаившийся в листве.
— Итак, убийца брата пришел с юга, — пробормотал он, кусая губы.
— Паутина была черной, государь?
Денхольм кивнул, но тотчас нахмурился, вспоминая:
— Нет, Браз. Клинок отсвечивал синим.
— Меч делали на юге, — заверил лицедей. — Не знаю, как попал клинок в руки убийцы, но раньше он принадлежал охотнику за головами, поставленными вне Закона. Охотнику, таящемуся, как паук в листве… Но паутину добавили позднее. Ее травили на Востоке — синим цветом. И Мастер поклонялся Венде. Семь голов было у Ронимо. Семь тайных знаков открывают Двери в Пустоту. И семь разноцветных полос на мече Роккора, закрывающего Пустые Двери…
— Значит, снова Зона, — сжал кулаки Денхольм и взглянул на Санди.
