— Ладно, спрашивай, — улыбнулся Эйно.
— А зачем нам нужен труп этой собаки?
— Во-первых, чтобы поменьше было всяких кривотолков и слухов. Еще не хватало, чтобы эта тварь попалась газетчикам. Если просочится в «желтые» газеты — тогда еще ничего. А вот если в серьезные — неприятностей не оберемся. А, во-вторых, собачка принадлежала Запределью — оно и должно ее получить обратно. Ведь ты кое-что поняла, когда сегодня стреляла, верно?
Девушка задумалась. Потом медленно ответила:
— Да. Было похоже, что ей самой не хочется жить.
— Именно. — Эйно резко повернул, машина выехала на шоссе, ведущее к городу. — Именно. Мне тоже так показа лось. Поэтому я тебя не остановил. Так вот — можно пристрелить живое существо, но его сущность останется цела. Так с этой «гончей» и произошло. Вот откуда возникают вся кие привидения! Если мы не отправим труп в Запределье — куда угодно, — то по поселку еще долго будет бегать большая черная собака. Никого не сожрет, конечно, но заикаться люди станут.
Оля хотела спросить что-то еще, но не успела — глаза закрывались сами собой. Когда, она, наконец, задремала, Настя положила ее голову чуть поудобнее.
— Пускай подремлет. Никаких лекций на сегодня, — тихо сказала она.
— Думаю, и на завтра тоже. Эйно, может, не стоило ее брать? — спросил Эд.
— Стоило, — твердо ответила за шефа Настя. — Стоило. Все должны понимать — наша работа может иногда быть очень жестокой. Праздники случаются редко, зато такое — слишком часто.
— Ты права, — сумрачно проговорил Эйно. — Это и есть жестокая работа.
И снова разговор, совершенно не относившийся к событиям двадцатилетней давности, погрузил Редрика в воспоминания. Пожалуй, из всех присутствующих никаких переживаний не было лишь у кошки, уютно дремавшей у него на коленях.
* * *
Никаких лекций для Оли не было ни в тот день, ни на следующий. После того, как охотники на «бешеных псов» прибыли к офису О.С.В., она добралась до своей комнаты и заперлась там. На обед не вышла. Когда ее не оказалось и за ужином, встревоженная Настя бросилась наверх, в «общежитие» для сотрудников.
Оля отыскалась у себя в комнате. Девушка завернулась в одеяло и смотрела в потолок, на тени угасающего дня. Когда Настя открыла дверь, ее подруга слегка повернула голову — и все. Даже слова не сказала.
— Что с тобой творится? — девушка подошла поближе, полагая, что сейчас услышит какую-нибудь злую и истеричную отповедь: «Вы все — злобные твари! Не прикасайся ко мне, слышишь, не смей!» — А дальше последуют слезные рыдания о погибшей собаке.
Ничего подобного не случилось — Оля все так же продолжала смотреть в потолок, будто неживая.
— Что с тобой такое, подруга? — Настя положила ладонь на лоб младшей подруги. Лоб был холодным и влажным. — Понятно. Перенапряглись. Оно бывает.
— Голова болит, — слабо пожаловалась Оля. — Еще там, в поселке…
— Что ж ты раньше не сказала, — в голосе Насти послышался упрек. — А то сейчас стали тебя из депрессии выводить — а тебе было бы все хуже и хуже. Лежи спокойно. Вижу, вижу, депрессия тоже есть — не без того. Моя вина. Все-таки, не надо было тебя туда отправлять. Это ведь я Эй-но уговорила.
И опять никакого взрыва не последовало.
— Раз надо, значит — надо. — Ольга сказала это таким равнодушным голосом, что Насте стало жутковато. Как успокоить истерику, она знала, а вот что прикажете делать сейчас? Правильно — сперва ничего не делать, просто попытаться разговорить.
Настя решительно подвинула табуретку.
— Голова болит? Знаешь, можно, конечно, анальгин — но думаю, он тебе сейчас не поможет. Когда началось? Там? — Она подвинула табуретку и присела на край.
— Там. — Оля попыталась кивнуть и слегка поморщилась от боли. — Понимаешь, я как будто увидела мир — по-другому. Эта собака…
— Вот теперь — все понятно. Какая он все-таки дрянь!
— Кто — он?
— Тот, кто собаку приволок! Он ведь где-то здесь, в Питере. Как бы отыскать! А, черт с ним, надо тобой заняться.
В следующий момент лишь самый непосвященный человек не заметил бы ничего. Тот, у кого есть хоть малейшая склонность к магии, наверняка насторожился бы. А если он способен видеть — и увидел бы: руки Насти, сложенные вместе, стали светиться — неярким фиолетовым свечением. А потом между ладонями появился опалесцирующий шар. Еще мгновение — и эта маленькая шаровая молния поплыла ко лбу Оли. А потом сияние исчезло — очень быстро, в какую-то долю секунды.
— Вот так — и к чертям все анальгины и рекламные новшества, — улыбнулась Настя. — Минут пять полежи спокойно — а потом все пройдет.
— Слушай, я вот чего не понимаю, — проговорила Оля, которая, как казалось, начала оживать почти сразу же. — С этой собакой мы еле-еле справились — все вместе. Она загрызла двух людей — сильных, наверное. А кто же ее поймал и сюда доставил?
— Вот ты о чем! Все собака из головы не идет? Ее никто не ловил — так-то. Поймать «адскую гончую» мог бы, наверное, Эйно — если бы очень захотел. Или — шеф моего благо-вредного. Вряд ли кто-то еще. Редрик их гонял в Запределье, когда перекидывался, — ты же знаешь, откуда у него кошачьи манеры, — но они бы ему не дались. Их можно или подчинить, или… — Настя на секунду задумалась. — Или купить. Да, можно сказать и так.
— Купить? У кого?
— Не у кого, а за что. Есть такая легенда — то есть, сперва это считалось легендой, а потом оказалось самой настоящей правдой — про этих самых «гончих». Человек — конечно, не любой — может попытаться сделаться вожаком стаи. Например, прикончить их вожака. Вот тогда они пойдут, куда он скажет. Или есть еще один способ — отдать им на растерзание того, кто тебе дороже всего. Ну, тут уж я не знаю, что и думать.
Оля слушала с округленными от удивления глазами.
— И он…
— И он — в лучшем случае — просто предатель. А в худшем — крышечка у него не на месте. Если это тот, о ком мы думаем, ему очень не поздоровится, если его выловят. Да и в любом случае, этот Кари давно заслужил больших неприятностей. А история с собакой — последняя капля.
— Она не хотела жить, — вздохнула Оля.
— Может быть, — согласилась Настя. — Значит, считай, что ты сделала благодеяние. И вообще, — ее голос стал чуть более бодрым, — что это за новости! Один боец после операции лежит пластом — с головной болью и депрессией. Второй — не лежит, но у него тоже депрессия, еще почище твоей. А бедная я отдувайся за всех! Безобразие!
— Ред? — догадалась Оля.
— Именно. Сидит, ни на кого не смотрит, даже кошка на него надулась… как мышь на крупу. А любой разговор сводится к письму самоубийцы.
— Он никогда об этом не говорил. Что за история? — Ольга все-таки чуть-чуть приподняла голову — видимо, боль стала потихоньку уходить.
