— Капитан, прикажите срочно разбудить командира воинов, — попросил Алексей. — Мне нужно с ним переговорить.
— Да, я пошлю матроса.
— Кстати, кто он по званию?
— Сотник. Хотя воинов, как вы, верно, заметили, сейчас гораздо меньше — мы же взяли с собой излишки припасов.
Обернувшись, Афиноген махнул рукою возившемуся у фок-мачты матросу:
— Срочно разбуди Ореста!
Матрос со всех ног бросился исполнять приказание.
Чтобы не терять времени, Алексей тоже направился на корму по куршее — узкому мостику, идущему вдоль всего корабля, покрытого сплошной палубой лишь на носу и корме. Взгляд его невольно задержался на гребцах, орудующих веслами под ритм кормового барабана и флейты — задающие темп гребли музыканты были полноправными членами экипажа дромона, как, впрочем, и любого другого гребного судна. Надо сказать, что на дромоне — монере с одним рядом гребцов — людей берегли, и зря махать веслами не заставляли. Если был ветер — использовали только его. Объяснялось это отчасти тем, что гребцы часто не были каторжниками, а являлись свободными вольнонаемными людьми, получавшими за свой нелегкий труд деньги, пусть не очень большие, но вполне достаточные для того, чтобы содержать оставшиеся на берегу семьи. Другой причиной сего гуманизма являлся самый циничный расчет — дромон строился по принципу: один человек — одно весло, и, если кто-то из гребцов выходил из строя, это сразу же сказывалось на скорости хода и маневренности судна. Вооруженные длинными плетками подкомиты — помощники начальника гребцов — конечно ж, имелись, и, при нужде, плети в ход пускать не стеснялись — что и было оговорена в договоре при приеме в гребцы. Да, и приковывались вольнонаемные точно так же, как и каторжники — что б не сбежали во время боя. Впрочем, на стоянках их обычно расковывали.
— А! Так это вы меня спрашивали?
Высокий мускулистый мужчина с длинным лошадиным лицом, только что помочившись с кормового мостика в воду, обернулся, подтягивая штаны, и криво ухмыльнулся, глядя на подходившего Лешку с не очень-то и сильно скрытым презрением. Понятно… То — военно-морское ведомство, а это — сыскное…
Алексей вежливо улыбнулся и поздоровался:
— Вы — сотник Орест? Где бы нам поговорить, что не слишком дуло?
— Боитесь простудиться? — серые, глубоко сидящие глаза сотника насмешливо прищурились.
— Нет. Просто, чтобы шум ветра и волн не мешал разговору.
— Ветер и волны никогда не мешают моряку! Хотя, вы ж не моряк… Ну, идемте… Вон, под помост, — Орест кивнул на навесы.
Орест… Лешка усмехнулся. А этому сотнику вполне подходило его имя. Орест — «Гордец». Что ж, придется работать, с тем, кто есть.
Если б Лешка оставался все тем же неискушенным пареньком, подростком из российской провинции, то, конечно, он не смог бы найти с этим много возомнившим о себе воином никаких точек соприкосновения. Да, наверное, и не попытался бы. Но вот теперь… теперь у него все-таки имелся изрядный опыт не слишком маленького должностного лица. Да еще — служащего в весьма специфическом ведомстве-секрете.
Это окрвенное презрение нужно было как можно скорее погасить. А, для начала, становить хоть какой-то контакт, выходящий за рамки официального.
— Уж извините, я человек невоенный, — усаживаясь на скамью, снова улыбнулся Лешка.
— Оно и видно!
— Поэтому всю военную часть операции предоставлю вам.
— Ага! — сотник гневно сверкнул глазами. — Что б, в случае чего, мне и отвечать.
— Помилуйте, господин сотник! — развел руками Алексей. — Я несу личную ответственность за всю операцию.
Орест снова хохотнул. Веселый. И тут же спросил, каким именно наказанием могут подвергаться чиновники, служащие в «сыскарских ведомствах».
— У нас во флоте, к примеру, проштрафившихся принято сажать в карцер… Или ссылать на совеем уж убогие суда, а то и — не дай, Боже — на сушу. Торчать в какой-нибудь Богом забытой крепости, это, скажу я вам — не сладко! Очень несладко!
— Да уж… — согласился Лешка. — Глушь, пустота, накаленные солнцем стены… Когда солнце — уж никуда не спрячешься. И так хочется пить… А вода — строго по норме. Знаете, я сколько раз спрашивал себя — кто их утверждал, эти нормы?
После этой фразы сотник посмотрел на собеседника уже по иному — удивленно-заинтересованно. Усмехнулся — а как же без этого? — покачал головой:
— Не себя надо спрашивать, а других. Тех, кто отвечает за все эти выдуманные нормы!
— Думаете, ответят?
Орест лишь хохотнул и поинтересовался, не служил ли Лешка где-нибудь в далеких местах.
— Ну да, служил, — подтвердил старший тавуллярий. — В — как вы сказали — Богом забытой крепости.
— А где, если не секрет?
— Не секрет — в Силистрии.
— Так вы были воином?
— Акритом. Служил в пограничной страже. Ну, а потом меня захотели повысить, вследствие чего сразу же начались интриги, подсиживания… Знаете, маленький гарнизон — та же деревня.
— А уж о корабле я и не говорю!
Сотник уже посматривал на собеседника если и не с симпатией, то гораздо более благожелательно, нежели в самом начале беседы. С обсуждения гарнизонной жизни, разговор перекинулся на армейские порядки, на безмозглое начальство, на турок.
— Вот что я скажу — не знают турки морского дела! — открывая крышку сундука, заявил Орест.
— Но у них же большой флот! — удивленно парировал Лешка. — Огромный!
— Ну да, огромный, — сотник язвительно засмеялся и вытащил из сундука небольшой кувшин с узким, заткнутым деревянной пробкой, горлом. — З-з-з-з… з-з-з-з — продолжал он беседу, одновременно пытаясь вытащить пробку зубами. Наконец, вытащил, и произнес уже понятно:
— Флот-то у них большой, да, вот только моряки там — ромеи, генуэзцы, франки, мавры — кого только нет! Выпьем? — сотник достал из-под стола деревянные кружки.
Алексей улыбнулся:
— Охотно.
Похоже, контакт был налажен, и теперь настало самое время приступить непосредственно к составлению плана. Чем и занялись.
Когда они закончили, «Агамемнон» во всей своей красе уже входил в гавань через узкий пролив, ощерившийся с обеих сторон черными сказами, словно зубами дракона. Темневшие в отдалении горы напоминали увенчанную гребнем спину чудовища, а обрывавшиеся в воду оползни — драконьи когтистые лапы.
Музыканты на корме быстро сменили ритм, комит что-то скомандовал, повинуясь жесту капитана — левый борт, табаня, опустил весла в воду, затем — резко поднял, правый сделал сильный гребок, и судно мягко, по кошачьему, ткнулось в причал левым бортом. Маневр сей оказался бы вряд ли возможен, будь у дромона не один, а два или больше ряда гребцов, ну, а так все прошло, как по маслу: с борта судна прямо через отделение для гребцов тут же перекинули трап, и капитан, картинно облокотившись на веревочные перила, снисходительно наблюдал, как, прижимая к бокам ножны, поспешает к кораблю не очень-то расторопная береговая стража.
