– А какая сейчас неделя, мясопустная?
– Знамо, мясопустная.
– Так вот и нет на столе мяса. – Иван встал с лавки и подошел к двери, встретить последнего гостя. – Входи, входи, Нифонте… Знакомься… Впрочем, что это я? Ты тут и так всех знаешь.
Поздоровавшись со всеми, Нифонт – черноволосый, с узкой бородою, мужчина, поджарый и стройный, несмотря на свои сорок, одетый в немецкое платье, скинув шубу, уселся за стол, поправив серебряную цепь поверх короткого камзола из черного бархата.
– Ты-то хоть, Нифонт, греха не боишься? Мы ж тут с мальвазеею…
– Да я б и мяса с удовольствием сейчас съел, – к неподдельному ужасу Авраамки, рассмеялся гость. – Бог простит, думаю… И слава Господу, сюда еще не добралась Святая инквизиция.
– И не доберется, будь уверен, – скривился Раничев. – Ну угощайтесь, гостюшки дорогие.
В связи с постом стол был накрыт скромно: кислые щи с капустою, пироги с солеными грибами да с той же капустою, соленые же огурцы, репа, просяная каша с шафраном, блины, калачи, заедки, несколько видов ягодных киселей… в общем, все, что успели наготовить да купить на торгу слуги. Выпили – кроме Авраамки, потекла неспешно беседа.
– Сваты? – переспросил Ивана Нифонт. – Хорошее дело, давно пора. Ростислава-боярина в этом смысле хвалят, познакомлю. Еще Никифор-гость да старший дьяк Георгий – Авраам его знает.
– Знаю, как не знать. – Авраам наконец подал голос. – Человек уважаемый, худого не скажешь.
– Ну вот, считай, с главными сватами определились, – улыбнулся Нифонт. – Да не журись, человече! И что с того, что пост? Мы ведь не свадьбу играем, сговариваемся просто. А в таком деле нечего медлить… – Улучив момент, он наклонился к Ивану, шепнул: – Ну что, не передумал насчет моего предложения?
Раничев покачал головой:
– Нет.
– Ну как знаешь… А я вот соберусь, наверное, к теплым морям… Слишком уж доставать стали.
– Да кто же?
– Феоктист-тиун да архимандрит с чернецами… В общем, до тепла подожду, а дальше – с первым же купеческим караваном.
– В Кафу?
– В Кафу, куда же еще-то?
– Жаль, – искренне улыбнулся Иван. – Кто же меня будет учить оружному бою?
Нифонт захохотал:
– Да ты и так уж научен изрядно.
Так и просидели до самой вечерни, до самого колокольного звона, плывшего в светлом синеющем небе под громкие крики грачей.
Сразу же после Благовещения, облачившись в новые одежки, Раничев, в целях пущего престижа и бережения прихватив с собой Лукьяна с десятком воинов, отправился наконец в свою недавно пожалованную вотчину. Ехали не так чтобы долго, но неудобно – снег на реке слежался, копыта лошадей проваливались почти до самого льда, скользили – еще пара недель, и вообще нельзя будет ездить. Приходилось все чаще давать лошадям отдых, покуда наконец не показалась первая деревенька – Обидово – в два захудалых двора с покосившимися избенками, амбарами и гумном. Заехали – Раничев спешился, принимая поклоны издольщиков-крестьян. Как и везде в это время, барщина была распространена слабо, и все виды, так сказать, феодальной эксплуатации сводились к натуральному оброку, не особо обременительному для крестьян, впрочем, и без того нищих. Вон они стоят, почтительно уткнувшись головами в землю – две большие семьи, с мужиками, бабами, ребятишками, да главами – старыми седобородыми дедами, много чего повидавшими в своей жизни, попробуй, прижми их, увеличь оброк – быстро уйдут на черные земли, хотя и эта вот земелька до недавнего времени считалась черной, то есть – государевой. И волею государя стала теперь частным владением Раничева, который теперь и не знал, плакать или смеяться от такого подарка. Снова усмехнулся в бороду да принялся шутить над собой – а что еще делать-то? Ну вот вам деревенька! Владейте, ваше феодальство! Что-то вы не очень веселы, уважаемый Иван Петрович, негоже так именитому вотчиннику, совсем негоже. Деревенька, говорите, мала? А вы полагаете, остальные побольше будут? Напрасно надеетесь, а еще историк. Вспомните-ка, когда началось во всю силу закабаление общинников-смердов? Да-да, где-то примерно через сто лет начнется. А до той поры – вот так, бедненько. Ладно хоть издольщину платить будут – долю от урожая.
– Так. – Раничев почесал бороду и подошел к крестьянам. – Вот что, уважаемые. О том, что теперь все земли здесь мои, знаете?
Мужики хмуро кивнули. Особенно грустно – один, стоявший на особицу, привалившись к плетню. Нахального вида, худющий, с прищуренными злыми глазами – ему б папиросу в уголок рта да френч – и вылитый знаменитый налетчик Ленька Пантелеев или, на худой конец, председатель комбеда. Из таких-то и получаются всегда либо самые идейные, либо самые отпетые. Вообще надобно с ним держать ухо востро. И с дедами этими.
– Много не потребую, но чтоб порядок во всем был. – Иван строго взглянул на крестьян и прищурился: – Пошлите-ка мальцов по другим селениям. Чай, тоже невелики будут?
– В Гумнове два двора, – подал голос один из дедов. – В Чернохватове – один.
– Да-а… – посетовал новый землевладелец. – Нечего сказать, велика вотчина. Ну землицу я свою знаю, на то княжья грамота есть. Эвон до той рощицы… А рощица чья?
Дед тяжело вздохнул:
– Знамо чья – братии с обители Ферапонтовой.
– А вот и нет! – радостно усмехнулся Иван. – Обители та рощица восемнадцать с половиною лет назад была дана в заклад, а потом тиуном княжьим выкуплена. Значит, теперь – моя. То есть ваша. Ежели хотите дровишек или там избенку починить, забор поправить – милости прошу. Ну заодно и для меня избу сладите, а то что ж мне в курных лачугах жить? Сегодня-то, правда, ночуем, куда деваться?
Слова Раничева о рощице произвели довольно радостное впечатление. Мужички оживились, а тот, жукоглазый, что стоял наособицу, даже подошел ближе и неожиданно поклонился:
– Еще хочу тебе поведать, боярин батюшка, чернецы полреки нашей захватили и заливной луг.
– Да-да, заливной луг. – Старики разом повернулись к рощице и погрозили клюками. Видно, за рощицей этой и располагалась обитель.
– А грамота на то имеется? – осведомился Иван.
Старики затрясли бородищами.
– Какая грамота, кормилец? По старине всегда так было.
– По старине и монахи келейно жили да на землицу чужую не заглядывались, – показал образованность Раничев. Не зря же заканчивал когда-то ЛГПИ имени Герцена. – Раньше – келейно, а теперь – братством. Оттого и выходит, что монастырь – коллективный землевладелец и тягаться с ним без доказательств нам не с руки.
– А с рощей, с рощей что делать? – допытывался жукоглазый. – Рубить, что ли?
– А вам надобно?
– Знамо дело.
– Тогда рубите. Ежели что, воинов у нас хватит.
– А потом? – Жукоглазый не унимался.
