— Я собираюсь достать ночную рубашку из ваших сундуков; я распоряжусь, чтобы их принесли наверх. Тем временем постарайтесь снять все что сможете — только не двигайте левую ногу. Вы меня поняли?
— Я… я постараюсь, — прошептала Джакоба.
Доктор вышел из комнаты.
Джакоба сняла блузку, расстегнула юбку и спустила ее почти до колен, не двигая ступню. Однако каждое движение отдавалось болью.
Джакоба обнаружила, что врач отрезал ее чулок у колена, не снимая подвязок.
«Какой он добрый! — благодарно подумала девушка. — А вот граф, конечно, будет ужасно сердиться!»
Она дала себе слово уехать как можно скорее, но, когда она сняла с себя большую часть одежды, накрывшись юбкой и блузкой, голова у нее закружилась, и к приходу доктора Фолкнера она лежала с закрытыми глазами, снова почти без сознания.
Следом за врачом шли лакеи с ее сундуками. Вещи были поставлены на место, указанное доктором Фолкнером. Затем лакеи удалились, а он подошел к кровати.
— Я велел, чтобы вам принесли поесть. Но сначала хочу вас устроить как следует.
— Я… сняла все… что могла… и ногой не двигала, — пролепетала Джакоба. Вижу, — похвалил он ее. — Вы все сделали очень разумно. А теперь скажите, в каком сундуке лежат ночные рубашки.
— В том… который перевязан ремнями, — едва слышно ответила она.
Доктор открыл сундук, нашел ночную рубашку и вернулся к кровати. Помог девушке просунуть голову в ворот, руки — в рукава, а потом, когда она опустила рубашку, осторожно убрал остальную ее одежду. Добрый врач действовал так умело и деликатно, что Джакоба даже не почувствовала смущения.
Затем он укрыл ее одеялом и подложил под спину подушки, чтобы она могла сидеть.
— Сейчас вам принесут поесть, и вы должны съесть все, а потом заснуть.
— А… если граф скажет… что мне нельзя здесь оставаться?
— Мне этого его сиятельство сказать не сможет, — спокойно ответил врач, — а вы обещали меня слушаться.
— Мне… очень жаль… что я причиняю всем… столько хлопот. Но… мне непонятно… почему он… так рассердился.
Доктор Фолкнер не успел ничего ответить — в дверь постучали. Он открыл, и в комнату вошел лакей с подносом.
— Повар извиняется, что больше ничего нет, — сказал лакей, — но он вас послушал и прислал все, что можно было приготовить быстро.
Доктор подвинул к кровати столик и поставил на него поднос.
— Поблагодарите повара и скажите, что я попозже зайду к нему поговорить насчет того, что готовить потом.
Лакей ушел, и доктор Фолкнер только теперь заметил, что Джакоба покоится на подушках совершенно без сил. Лицо у нее было такое бледное, словно она вот-вот снова потеряет сознание. Пожилой врач присел на край постели.
— Я буду вас кормить, — сказал он, — и извольте смолотить все, что я положу вам в рот!
Джакоба хотела улыбнуться, но у нее не было сил даже для этого.
Доктор вливал ей в рот одну ложку бульона за другой, и вскоре она почувствовала, как все тело наполняется живительным теплом. За бульоном последовал большой омлет с грибами. Съев меньше половины, Джакоба призналась:
— Я… больше не смогу съесть… ни кусочка!
— Это потому, что вы так долго голодали, — сказал доктор Фолкнер. — Но вы обязательно должны выпить лекарственный отвар, который я велел для вас приготовить. Он поможет вам заснуть и умерит боль в ноге.
Так как послушаться его было легче, нежели спорить, Джакоба выпила отвар, оказавшийся необычайно вкусным. У него был приятный аромат, и она поняла, что в него положили меду. Когда чашка опустела, врач сказал:
— А теперь спите крепко, утром я приду вас навестить. Но помните: старайтесь не наступать на больную ногу. И не думайте об отъезде, пока я вам этого не разрешу!
— Я сделаю так, как вы велите… И мне уже лучше… намного лучше! Спасибо вам, спасибо! Все были сегодня ко мне так добры… кроме… кроме его светлости!
Почувствовав, что эти слова требуют ответа, добрый доктор сказал:
— Вы наказываете его уже тем, что остались в замке, — ведь он дал клятву, что его порог не переступит больше ни одна женщина!
Джакоба широко раскрыла глаза.
— Почему… он это сказал?
— Это длинная история, и в ней, конечно, замешана женщина. Вы и сами должны знать, что во всех бедах, постигающих мужчин, виноваты бывают женщины.
Джакоба мелодично засмеялась.
— Это неправда! Маменька всегда говорила, что женщины — это цветы в жизни мужчины… или должны ими быть!
— Ваша маменька была совершенно права, — согласился доктор Фолкнер, — но некоторые женщины бывают очень недобрыми, и, к несчастью, его сиятельство пострадал от встречи с двумя именно такими представительницами прекрасного пола.
— Так вот почему… он был так сердит… на меня!
— Он был сердит не просто потому, что вы — женщина, — объяснил доктор, — но и потому, что его племянник Хэмиш поступил очень нехорошо, а пострадали из-за этого вы.
— Мне надо уехать… как можно скорее! — очень серьезно сказала Джакоба.
— Только когда ваша нога полностью заживет! — решительно заявил доктор Фолкнер и добавил: — Ведь вас здесь устроили очень хорошо. Постарайтесь получить удовольствие от того, что вы попали в один из самых красивых замков Шотландии. А уж живописнее этих мест вообще нигде не найти!
— Именно такими я и представляла себе шотландские замки!
— Я тоже всегда так считал, — согласился доктор.
Взяв со стола поднос, он сказал на прощание:
— И позвольте признаться, что я просто счастлив получить для разнообразия поистине прекрасную пациентку, которая похожа на цветок!
Неожиданный комплимент вогнан девушку в краску, но, несмотря на смущение, она приветливо улыбнулась врачу, устремившемуся к двери.
— Доброй ночи, Джакоба, — сказал он. — И будьте умницей, пока я не навещу вас завтра утром.
Только когда доктор Фолкнер ушел, Джакоба с удивлением подумала, откуда он мог узнать ее имя. Но почти сразу же сообразила, что он мог прочесть его на бирке сундука, когда его распаковывал.
«Какой он славный! — подумала она. — Но я надеюсь, что смогу уехать, больше не встретившись с графом!»
Она содрогнулась, вспомнив, как он был разгневан. У нее в ушах до сих пор звучал его грозный голос. А теперь он еще ненавидит ее за то, что она осталась у него в замке!
«Боже, — взмолилась она, — дай мне… благополучно выбраться… отсюда!»
Глава пятая
— Почему эта женщина до сих пор не может уехать? — недовольно спросил граф, когда доктор Фолкнер вошел к нему в кабинет.
