Но ты ведь помнишь, дорогой мой Христос, историю об Аврааме и Исааке. Господь назначает своей пастве суровые испытания. Многие ли готовы сегодня по примеру Авраама пожертвовать своим сыном, поскольку так повелел Господь Бог? А многие ли уподобятся Исааку, многие ли по слову отца сами протянут руки, дабы связали их, и лягут на алтарь и станут спокойно ждать жертвенного ножа, безмятежно уверенные в собственной праведности?
— Я — стану, — тут же воскликнул Христос. — Если именно этого хочет Господь, я — стану! Если это послужит на благо Царства — да, стану! Если это послужит моему брату — да, да, я готов!
Говорил он с жаром, поскольку понимал, что тем самым получит шанс искупить свою вину: он ведь так и не смог излечить женщину, изъязвленную опухолью. Это ему недостало веры, а вовсе не ей; он говорил с нею резко — и до сих пор стыдился сказанного.
— Ты предан своему брату, — отметил незнакомец.
— Да. Все, что я делаю, я делаю ради него, хоть он того и не знает. Я перекраиваю историю того ради, чтобы возвеличить его имя.
— Не забывай, что я сказал тебе при первой нашей встрече: твое имя воссияет не менее ярко, чем его.
— Я об этом не задумываюсь.
— Конечно, нет; но, возможно, тебя утешит мысль о том, что другие — задумываются; более того — трудятся ради того, чтобы так случилось.
— Другие? Так, значит, есть и другие помимо тебя, господин?
— Имя им — легион. И так все и будет, не беспокойся. Но прежде чем я уйду, я вновь спрошу тебя: ты понимаешь, почему одному должно умереть ради того, чтобы многие жили?
— Нет, я этого не понимаю, однако принимаю. Если такова Божья воля, я принимаю ее, пусть она и недоступна для понимания. В повести не говорится, будто Авраам с Исааком понимали, что им нужно делать — но они не колебались ни мгновения.
— Запомни свои слова, — промолвил ангел. — Мы еще поговорим в Иерусалиме.
Он поцеловал Христа в лоб — и ушел, унося свитки.
На следующий день Иисус и его последователи выехали в Иерусалим. Слухи о его прибытии уже разошлись, многие сходились поглядеть на Иисуса и поприветствовать его на пути к городу — ведь к тому времени его слава распространилась повсюду. Священники и книжники, конечно же, о нем уже прослышали, но не были уверены, как лучше действовать. Непростой вопрос, что и говорить: поддержать ли Иисуса в надежде разделить его популярность, при этом знать не зная, что он предпримет в следующий момент? Или осудить его — рискуя поссориться с великим множеством его сторонников?
В итоге решено было бдительно наблюдать за Иисусом и при каждой возможности его испытывать.
Иисус с учениками добрался до Виффагии, близ места под названием Масличная гора, и велел остановиться на отдых. А двух учеников послал поискать ему какую-нибудь верховую скотину, ибо он устал. Найти им удалось только осленка; а когда владелец услыхал, для кого осленок предназначен, то платы не взял.
Ученики покрыли плащами спину осленка, и Иисус въехал на нем в Иерусалим. Улицы были запружены людьми, которые любопытствовали взглянуть на Иисуса или жаждали его поприветствовать. Христос, затесавшись в толпу, зорко наблюдал; вот он заметил, как один-двое срезали пальмовые ветви и принялись ими размахивать — в уме он уже сочинял рассказ об этом эпизоде. Иисус был спокоен и безучастен к шуму и гаму; люди со всех сторон выкрикивали вопросы, он давал понять, что все слышит, — но отвечать не отвечал.
— Ты будешь здесь проповедовать, господин?
— А исцелять — будешь?
— Господи, что намерен ты делать?
— Пойдешь ли ты в храм?
— Ты пришел поговорить со священниками?
— Ты хочешь сразиться с римлянами?
— Господин, не вылечишь ли ты сына моего?
Ученики расчистили дорогу к дому, где Иисус собирался заночевать, и со временем толпа разошлась.
Священники испытывают Иисуса
Священники твердо вознамерились уловить Иисуса в словах, и вскоре такая возможность им представилась. Трижды пытались они — и все три раза Иисус одерживал верх.
В первый раз священники спросили:
— Ты проповедуешь, ты исцеляешь, ты изгоняешь бесов — какою властью ты это все делаешь? Кто дал тебе дозволение ходить туда-сюда и баламутить народ?
— Я скажу вам, — молвил Иисус, — если вы дадите мне ответ вот на какой вопрос: крещение Иоанново с небес было или от человеков?
Священники не знали, что на это ответить. Они отошли в сторону и принялись рассуждать между собою:
— Если скажем: с небес, то он скажет: почему же вы не поверили ему? А сказать: от человеков — толпы взъярятся на нас. Ведь все полагают, что Иоанн точно был великий пророк.
И пришлось священникам сказать Иисусу:
— Нам трудно решить. Не можем мы тебе ответить.
— Тогда и я не скажу вам, какой властью это делаю, — сказал Иисус.
Следующее испытание касалось вечной проблемы налогов.
— Учитель, — сказали священники, — мы знаем, что ты честный человек. Никто не сомневается в твоей искренности или беспристрастности; ты не заботишься об угождении кому-нибудь и ни перед кем не заискиваешь. Так что мы уверены, ты ответишь правдиво, если мы спросим: законно ли платить налоги?
«Законно» подразумевало соответствие закону Моисея, и священники надеялись, что подначат Иисуса сказать что-нибудь такое, что навлечет на него недовольство римлян.
Но Иисус ответил:
— Покажите мне монету, которою платится подать.
Кто-то принес ему монету, Иисус поглядел на нее и молвил:
— Чье это изображение и чье имя под ним?
— Конечно, кесаревы.
— Вот вам и ответ. Если это кесарево, отдавайте его кесарю. А Божие отдавайте Богу.
В третий раз, когда Иисуса пытались уловить в словах, речь шла о тяжком преступлении. Книжники и фарисеи разбирали дело женщины, взятой в прелюбодеянии. Они полагали, что Иисус потребует побить ее камнями: именно такое наказание предусматривал их закон. И надеялись, что добром это для него не кончится.
Иисуса нашли у храмовой стены. Фарисеи и книжники вывели женщину и поставили ее перед Иисусом.
— Учитель, эта женщина взята в прелюбодеянии! Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями до смерти. Ты что скажешь? Так ли нам поступить?
А Иисус сидел на камне и, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания.
— Учитель, что нам делать? — спросили они снова. — Побить ли ее камнями, как велит Моисей?
Иисус, по-прежнему ничего не отвечая, продолжал писать что-то в пыли.
— Мы не знаем, что делать! — настаивали священники. — Научи нас. Уж ты-то наверняка найдешь выход. Побить ее камнями? Что думаешь?
