17
Надя слышит голос в конце коридора. Она узнает его теплый тембр и все его модуляции. Ей казалось или так и было на самом деле, что у его голоса неповторимые обертоны?
Где-то в глубине коридора, в мужской раздевалке, она слышит, как Олег спорит о чем-то с Петром. Она заглядывает в комнату. Молодые люди сидят на низкой скамеечке. Петр отдыхает, вытянув ноги. А Олег перевязывает себе руку.
— А, Надя, — говорит Петр. — Полюбуйся на своего Олега. Он сегодня не в форме. И вообще, интеллигентам не стоит заниматься самбо. Здесь не надо много думать и рассуждать. Надо иметь инстинкт борца.
Девушка идет в душевую, чтобы намочить там полотенце. Возвратившись, она протирает Олегу лицо и шею. Потом массирует виски.
Ей хотелось бы попросить его больше не заниматься этим спортом. Но Олег знает, как ему необходимо заниматься самбо. Преподавательская работа и занятия военными видами спорта предназначены только для «надежных», иначе говоря, для членов партии или комсомола. В семье Олега нет аппаратчиков, тем более таких высокопоставленных, как родители Петра. Его собственный отец, инженер, мать, учительница музыки, ничего не могут сделать для его будущего. Его спасение в собственном умении и способностях, поэтому он не пропускает ни занятий по самбо, ни семинаров по марксизму. Может, ему удастся выбиться в касту «неприкасаемых».
Петр смеется. Он принимает тот насмешливый и надменный вид, который часто соблазняет девушек и так раздражает его приятелей по университету.
— Олег, бросай заниматься самбо. Тебя или изобьют до полусмерти, или ты кончишь свои дни в инвалидной коляске. Оставь это дело, старина, — говорит он, дружески кладя руку на плечо своему товарищу.
— А ты, — спрашивает он Надю, поворачиваясь в её сторону, — тебе не надоело сохнуть по этому слабаку?
Надя опускает глаза. В её двадцать четыре года высокомерие Петра одновременно раздражает и впечатляет. Она не испытывает к нему никаких чувств, но что-то подспудно её привлекает, то ли его животное начало, то ли его самоуверенность.
— Надя, ну один раз с настоящим мужиком, не хочешь? Ну, Надя… Скажи «да». Один раз. Ну, давай.
— Брось, — говорит Олег. — Это никому не смешно, ты видишь, что ты её смущаешь…
— Смутить Надю? Поставить в неловкое положение? — взрывается Петр. — Это не в её стиле. Она не только красивая, она сильная… как я, — бросает он, сладострастно разглядывая девушку.
— Хватит, я тебе говорю! Прекрати ей надоедать.
— Нет, это ты заткнись. Можем вернуться на ковер, если ты чем-то недоволен…
Надя его перебивает:
— Я уже тебе говорила, что ты меня не интересуешь, Петя.
Потом, уже мягким тоном, она добавляет:
— Я люблю Олега! Что делать? Интеллектуалов я предпочитаю спортсменам. И даже наверное я предпочитаю тех, кто выигрывает в шахматы, тем, кто выигрывает в самбо! Диплодоки были самые сильные, но они так и остались в юрском периоде.
— Ты права! — перебивает Петр насмешливо. — Сама увидишь через пять лет. Ты думаешь, твой чемпион сумеет заработать себе на хлеб? Ты думаешь, он будет хорошо зарабатывать, если как каторжный вызубрит то, что написано в книжках? А я очень скоро начну заниматься бизнесом по-крупному.
— Как каторжный! — возмущается Надя. — Но он тоже занимается спортом, как и ты.
— Только я всегда его побеждаю. Вот в этом разница.
— Почему тебе нужно всегда сравнивать себя с другими, ты хочешь превзойти сразу всех? — спрашивает Олег. — Ты не в Соединенных Штатах.
Петр зловеще ухмыляется.
— Это жизнь. Сильные побеждают слабых, исключая некоторые случаи из доисторического периода. И так происходит везде, во всем мире, даже в нашем социалистическом рае, — говорит он презрительно. — У кого власть? Самые красивые дома? Самые красивые женщины? Самое лучшее образование? Только у маленькой группки людей. Здесь или там. Единственная разница между Советским Союзом и Западом заключается в том, что здесь богатые не на виду. Они не демонстрируют себя по телевизору. Они сидят в своих комфортабельных госдачах… Но это скоро изменится. Богатые очень рассчитывают на то, чтобы их известность вошла в закон.
Олег возмущается:
— Ты несешь ерунду! У тебя нет желания построить мир более справедливый, где будет равенство, где будут у всех одинаковые возможности?
— Мне в нем нечего будет делать. Я не интересуюсь тем, что буксует.
— Но почему ты вступил в комсомол? Зачем тебе это?
— Затем же, зачем и тебе. Поверь, старик: в жизни всегда лучше быть на плаву.
— Ты мне отвратителен.
Петр наклоняется к Олегу:
— Только не говори мне, что ты веришь во все эти бредни, Маркса, Ленина и иже с ними. Открой глаза, Олег. Ты что, не понимаешь, что экономика обескровлена? Теперь только кретины верят в коммунизм. Запад не познал этого счастья, и там все живут как нормальные люди!
Цинизм Петра сильно подействовал на Надю. Что это — смелые речи или он действительно ничего не боится? Она склоняется ко второму, потом задумывается: а если это правда?
— Ну, может быть, — уступает Олег, — я не знаю, но это не причина, чтобы…
— Видишь, — перебивает Петр, — ты признаешь, что я прав, господин моралист.
— Ваши политические дискуссии мне надоели, — вмешивается Надя, прячась в объятиях Олега. — Вот так я чувствую себя хорошо, — говорит она, обращаясь к Петру с улыбкой и без тени неприязни.
18
— Олег, это ты? Это ты… Боже, как я испугалась.
— С тобой все в порядке?
— Со мной все в порядке.
— Я хотел тебе позвонить сегодня утром. Но твой телефон молчал. Я заезжал к тебе. Я видел, что твоя дверь взломана. Я очень испугался за тебя, ты знаешь. Я начал тебя искать. Подумал, что ты, может быть, здесь у мамы.
Она слегка улыбнулась:
— И ты вспомнил дорогу?
— Как видишь… О господи! — Олег увидел труп Валентины.
— Это соседка, она зашла сюда, видимо, случайно, и её убили… Поехали скорей отсюда…
— Поехали, — молниеносно решил Олег.
Он буквально тащил Надю к своей машине по заснеженной улице. Ее слегка качало. Открыв дверцу автомобиля, он усадил её на переднее сиденье.
— Ну поехали. По дороге ты мне все расскажешь.
Она кивнула головой, вытирая слезы.
— Кто это сделал?
— Но, Олег, правда, я не знаю, кто это сделал. Не знаю.
Он протянул ей платок:
— Соберись. Все вспомни и расскажи с самого начала.
