— Вот здесь у него логово, — мрачно изрек опер и утопил подушечку указательного пальца в этой коже.
— Любопытно. — Юмашева щелкнула перламутровым ногтем по привинченной к двери табличке, на которой было выведено: «Prinzipal». — Обрати внимание. О чем-то это, наверное, говорит.
— О чем?
— Пока не знаю. Разберемся. Ну, пошли…
В кабинете было натоплено так, что на ум не могли не прийти всякие шайки, веники и полки.
Уж на что в коридоре было нехолодно, но в директорском кабинете вообще оказались тропики. Вошедших встретил гнусавый, пропитанный скукой голос: «Даже не думай об этом! Ты просто последнее дерьмо и больше ничего!..» Гнусавого прервали нажатием кнопки на пульте. Хозяин кабинета скинул ноги с тумбы, на которой стояла видеодвойка «Sony». Слетел сбитый ботинками лист какого-то документа, спланировал неспешно, подобно осеннему листу, и опустился обреченно на темно-зеленый ворс ковра. Хозяин кабинета повернулся вместе с креслом к вошедшим. Разглядев при свете пятирожковой люстры со стоваттной, не меньше, лампой в каждом рожке, кто к нему пожаловал, он не бросился из-за стола с объятиями, не расплакался от счастья, даже не привстал в знак приветствия, но улыбнулся. Ламповый свет заиграл на золотых коронках. Был он одет в строгий черный костюм, на белой рубашке — пестрый галстук. Стильно. Но совершенно не вязалось с его простецкой рожей и челкой мягких, соломенного цвета волос.
— Какая красивая мадам причалила к нашей гавани! Наше вам с кисточкой и двадцать с огурцом.
— Взаимно. — Гюрза подошла к директорскому столу, на котором, кроме телефона, пепельницы без следов пепла и вскрытой пачки чипсов, ничего не было, оперлась о него пальцами, наклонилась, чуть изогнув спину. Получилось изящно. Виктор остался позади, в центре комнаты, на ковре.
Хозяин кабинета, взявшись толстыми пальцами за край столешницы, легко придвинул себя и кресло вплотную к столу. Водрузил на него локти, показав при этом намокшую под мышками рубашку.
Сцепил пальцы (безымянный палец правой руки украшало обручальное кольцо) в замок и положил на него круглый мягкий подбородок. На кистях и запястьях, обнажившихся спавшими манжетами рубашки, блекло синели татуировки, которые явно когда-то пытались вывести.
— Удостоверение можете не показывать, — милостиво разрешил директор. Лицо его было холеным, гладко выбритым, однако несколько обрюзгшим, с небольшими мешочками под глазами — не иначе, хозяин этого лица и кабинета в свое время бухал не по-детски. — Верю вам, как родной. А с молодым человеком мы уже знакомы, корешки, считай, виделись тут как-то, за жизнь терли… Чему обязан таким счастьем?
Тон хозяина можно было назвать игриво-дружелюбным с примесью издевки.
— Разговору, — кратко бросила Гюрза и повернулась:
— Виктор, возьми два стула, вон там, у шкафа, принеси сюда. Мы вас ни от чего важного не отвлекаем, Борис Алексеевич?
— Да вы же ненадолго. Э-э… простите за информированность, знаю о вас немало, но из имен помню только кличку. Неудобно даму погонялом…
— Можете и по кличке. Мне она нравится. На «вы» и по кличке. Выйдет даже забавно. А можете и Гюзель Аркадьевной величать.
Директор пожевал губами, будто пробуя необычное имя на вкус. И, похоже, остался недоволен. Но промолчал.
Виктор притащил стулья, пронеся их мимо предусмотренных для гостей низкого кожаного дивана у одной стены и двух кресел, тоже низких, у другой, и поставил их у стола.
— Разговор наш как будет: неофициальный или протокол начнете рисовать? — поинтересовался Борис Алексеевич, когда незваные гости уселись.
— Ну что вы, какой протокол, господь с вами, — очаровательно улыбнулась Юмашева. — Если протокол, так мы людей в отделение вызываем, повесткой, все честь по чести… нет, просто у моего коллеги, — она кивнула на своего спутника, — имеется к вам несколько вопросов. Пустяковых.
— Опять двадцать пять, — горестно вздохнув, Борис Алексеевич оторвал подбородок от сцепленных рук и сел подчеркнуто прямо. — Гюзель Аркадьевна, я ведь уже объяснял вот этому товарищу, что подобные вопросы не ко мне. Скрывать не буду, кое-какие связи в так называемой преступной среде я имею — нынче ведь никакой бизнес без этого не обходится, бандиты там, пацаны всякие… Но то ведь простые бандиты, шушера, и до Марьева им дела нет. Мне, кстати, тоже. Мой бизнес, тьфу-тьфу-тьфу, с депутатскими делами рядом не лежит. Так что извиняйте. Не по адресу обратились.
Только сейчас Виктор понял, какую тактическую ошибку совершил в прошлый раз. Куда ни сядь — на диван или в кресло, — будешь ниже человека за столом. И маленькое психологическое преимущество сразу же оказывается на стороне хозяина. Когда смотришь снизу вверх, это отнимает уверенность — и наоборот. Сейчас они приступали к беседе на равных. В смысле, на одном уровне.
— Жаль, — протянула Юмашева. — Я-то надеялась, что вы поможете. Ну да бог с ним, с Марьевым. Поговорим о другом. Ведь не гоните нас, да?
— Что вы, что вы! — всплеснул руками Борис Алексеевич. — Вы мои гости. Раз уж заехали… Вот только не знаю, что вам предложить из напитков, Гюзель Аркадьевна? Впрочем, вон бар, молодой человек… м-м… Виктор, если не ошибаюсь, может посмотреть там, выбрать. Если насчет кофе или чая только скажите, распоряжусь.
Увидев, что гостья достала сигареты, Борис Алексеевич пододвинул пепельницу, услужливо чиркнул встроенной в нее зажигалкой. И снова возложил подбородок на сложенные в замок руки.
— С напитками подождем. Скажите мне лучше, Борис Алексеевич, как торговля? — успокаивающим, почти медовым голосом начала разговор Гюрза.
— Неважнецки, — пожаловался Борис Алексеевич. — Денег ни у кого нет. Кризис до сих пор расхлебываем.
— Нашу машину не уведут, Борис Алексеевич, пока мы тут с вами разговоры беседуем?
— Обижаете, Гюзель Аркадьевна, — когда он начинал говорить, ему приходилось отрывать подбородок от сцепленных рук. Сказав, что хотел, он вновь опускался на «замок».
— На вашей территории по машинам не работают? А, Борис Алексеевич? Ну а вдруг залетные, неуправляемые или малолетки начинающие…
Виктор, молча сидящий рядом, недоумевал, чего добивается майорша. Не искренне же беспокоится о его, Викторе, машине!
— Не волнуйтесь, Гюзель Аркадьевна. Сядете в то же авто, — заверил хозяин кабинета, который пока еще терпения не потерял.
— Честное слово?
— Честное. Как говорится в криминальной среде — гадом буду.
— А если все же уведут, Борис Алексеевич? — продолжала медословить Гюрза. — На милицию ведь надежды нет. На ваше слово можно положиться? Вот я, например, если дам слово, то держу его. В лепешку расшибусь, а сдержу. Вы это должны знать — в силу своей «информированности».
Все положу на то, чтоб выполнить обещанное…
— Что-то я вас, Гюзель Аркадьевна, не понимаю. К чему вы ведете?
