Луи не обращает внимания на мои слова. Он встает, подходит к окну, закуривает сигарету.
– Вам не кажется, что пора заняться Лоли Каллахэн?
– Матерью этих ребят? Той, что исчезла пятнадцать лет назад?
Я должен был догадаться об этом. Луи хочет дать Вальтеру шанс снова увидеть ту, которую потерял. В любом персонаже «Саги» есть частичка каждого из нас. И если искусство имитирует жизнь, тем лучше.
– Она умерла много лет назад, – говорит Луи. – План Вальтера был прост: чтобы не травмировать психику детей, он скрыл от них ее смерть, сказав, что их мать уехала, но обязательно вернется. Прошло десять или пятнадцать лет, и вот он снова влюбляется женщину и хочет выдать ее за Лоли, чтобы дети снова обрели мать.
– И этот план ты называешь простым?
С одной стороны, слишком витиевато, с другой – почему бы и нет?
– Мне кажется, это красивый ход, – говорит Матильда. – Роль, которую он просит сыграть эту женщину, является для нее спасательным кругом. Ее зовут… Ева. Когда-то она жестоко пострадала из-за любви. Ее жизнь была ужасно бесцветной и, конечно, у нее никогда не было детей. Превратиться в Лоли – для нее единственный шанс коренным образом изменить жизнь. Бывшая искательница приключений, пренебрегшая интересами своей семьи, возвращается, чтобы добиться прощения. Более красивой роли для женщины, давно ничего не ждущей от жизни, не придумаешь. Дети будут ее обожать, отец будет от нее без ума. Вы представляете, сколько любви обрушится на эту несчастную?
Откуда появляются идеи? Как рождаются персонажи? Несомненно одно: только вчетвером мы можем создать «Сагу». Когда кто-нибудь из нас высказывает мимоходом свое пожелание, впечатление или сомнение, рядом всегда находится коллега, подхватывающий на лету его мысль. Кто создал нашу Еву? Все вместе. Она родилась из озабоченности Луи, деликатности Матильды, зубоскальства Жерома. И, конечно, немного из моего молчания.
Наступает время расходиться, но я не уверен, стоит ли мне возвращаться к Шарлотте. Сегодня, в отличие от предыдущих вечеров, мы уже не сможем разыгрывать дружную семейную пару, когда одному интересно узнать, как прошел день у другого. Чтобы заполнить тишину, я буду чувствовать себя обязанным выслушивать ее болтовню о работе. А мне хорошо известен единственный недостаток Шарлотты: у нее нет ни малейшего дара рассказчицы. Она монотонно пересказывает бурную перепалку с коллегой, упоминает множество неизвестных мне людей, которых я почему-то должен знать, путает прошлое с ближайшим будущем. Она с удивительной легкостью перескакивает с темы на тему, начинает с анализа вместо синтеза, видит сильные стороны в том, в чем нет ничего особенного, а если ей иногда случается сталкиваться с чем-то прекрасным, то заметить это она может только случайно. Шарлотта уверена, что легко овладевает вниманием аудитории, и, действительно, это ей удается, потому что она красива, безумно красива, даже когда совершает непозволительные промахи.
Хотя ее работа меня не слишком интересует, – она готовит специалистов для каких-то технических центров по развитию предприятий, – я готов согласиться, что работа у нее все же есть. А вот мне, Марко, начинающему сценаристу, время от времени приходится краснеть, когда меня спрашивают, чем я занимаюсь. И поэтому я с нетерпением жду того дня, когда смогу громко и открыто заявить: я – создатель перипетий, дипломированный фантазер и профессиональный выдумщик. «Сага» будет моим боевым крещением.
Бывают вечера, когда мне хочется попросить женщину моей мечты подождать меня месяца три. Представить, что я в командировке, где-то далеко в заморских странах.
Я еще немного задерживаюсь в конторе. Матильда и Старик уже ушли. Жером отправился в Булонский лес бросать бумеранг. Некоторое время стою возле Тристана, не особо надеясь, что он оторвется от экрана и поболтает со мной. Если не считать «спасибо», когда брат протягивает ему кусок пиццы, он может за весь день не произнести ни слова. Не понимаю, как братья Дюрьецы могут сутками оставаться в одном и том же помещении. И питаться одним и тем же блюдом.
Как и многие другие, кто столкнулся с серьезными проблемами, братья Дюрьецы придают большое значение личной гигиене. Как только рассветает, они уже моются в ванной комнате «Примы» и переодеваются в шмотки, которые старший брат приносит из прачечной. Затем Жером вытряхивает пепельницы, проветривает комнату и подметает. К нашему появлению в конторе царит идеальный порядок. Опять же некоторая экономия для Сегюре.
Тристан непрерывно переключает каналы в самое смотрибельное время, с 18 до 19 часов, когда все каналы пускают в ход тяжелую артиллерию и выплескивают на экраны как можно больше рекламы, пока семьи сидят перед телевизором в ожидании выпуска новостей в 20 часов. Тристану все это не интересно, и вечерняя суета его раздражает. Я как-то попытался разобраться, какой логикой он руководствуется, переключая каналы, но так ничего и не понял. Клипы и информационные передачи вызывают у него особое отвращение; он способен в мгновение ока расправиться с бандой рэперов и со всеми их децибелами или заткнуть любого типа, собравшегося сообщить ему последние новости. Тристан не любитель рекламы и предпочитает, пока идет рекламный блок, переключиться на несколько секунд на документальную передачу о животных или на перебранку участников ток-шоу. Он ненавидит мультфильмы и репортажи о космосе, избегает вытащенных из архива лент о войне, а также тиражей лото. Зато его интересуют метеосводки, хотя он никогда не бывает на улице. Он не пропускает ни одной передачи о новостях кино и ни одного рекламного ролика о программах кинотеатров. Рано утром, перед началом рабочего дня, Тристан иногда смотрит телепродажи или передачи о кулинарных рецептах. Все эти беспорядочные картинки – всего лишь паузы в его фанатичном поиске художественных фильмов. Кино для него – самое главное. Плохой фильм он ценит больше, чем хороший американский сериал, а плохой американский сериал – в сто раз больше любого европейского. Тристан без сожаления прерывает сериал, которым, казалось, был очень увлечен, и на несколько минут включает бразильскую мыльную оперу или передачу для подростков. После чего возвращается к своему сериалу, который ничуть не пострадал из-за пятнадцатиминутного перерыва, а скорее, даже выиграл. Просто Тристан оставил героев знакомиться, пока завязывается интрига. Он начинает вникать в сюжет в тот момент, когда происходит что-то существенное. Таким образом он способен одновременно смотреть несколько сериалов, дольше задерживаясь на наиболее интересном. Мое присутствие ему не мешает. Глядя на Тристана со стороны, я начинаю испытывать легкое головокружение. Мне кажется, что передо мной какая-то могучая машина, нечто вроде ультрасовременного компьютера, который анализирует ситуации, удаляет все сюжетные пробелы и предлагает перечень возможных вариантов. Если Тристан долго смотрит одну передачу, не пытаясь переключать каналы, то это означает, что он наткнулся на нечто захватывающее и, как ребенок, заворожен рассказчиком. И теперь ему больше не нужно вмешиваться.
Чаще всего он лежит на спине с пультом в руке. Иногда переворачивается на живот, чтобы вытянуть позвоночник, но вскоре возвращается в исходное положение. Гораздо реже поворачивается спиной к экрану и закрывает глаза. Мы знаем, что теперь он на несколько минут задремлет, прислушиваясь к диалогам в фильме. Совершенно необходимое условие, чтобы он уснул. И дополнительное свидетельство того, что только художественный вымысел может легко увлечь нас в страну снов. Что касается репортажей, то они не способны вызвать ничего, кроме бессонницы.
