— Гарланды, что ли?
Жанетт Гарланд, восемь лет, пропала в Кастлфорде 12 июля 1969 года.
— Приз в студию.
— Пошел ты.
Барри посмотрел на часы.
— Встречаемся через два часа в «Лебеде», через дорогу. Будем пересказывать ужастики.
Я вышел из машины, злой и раздраженный. Барри наклонился, чтобы закрыть дверь.
— Я же сказал, что ты мой должник.
— Ага. Спасибо, друг.
Смеясь, Барри уехал.
Брант-стрит, Кастлфорд.
По одной стороне — довоенные дома с террасами, по другой — относительно новые многоэтажки.
Номер 11 — на стороне террас, с ярко-красной дверью.
Я три раза прошелся взад-вперед по улице, жалея, что у меня не было с собой никаких записей, жалея, что я приехал без звонка, жалея, что от меня несет перегаром. Потом я один раз тихо постучался в красную дверь.
Я постоял на этой тихой улице, подождал, затем повернулся, чтобы уйти.
Дверь распахнулась.
— Послушайте, я не знаю, где он, мать вашу. Так что проваливайте!
Женщина замолчала, готовясь захлопнуть дверь. Она провела рукой по грязным желтым волосам и плотнее закутала свое худощавое тело в красную кофту.
— Кто вы? — шепотом спросила она.
— Эдвард Данфорд. — Моя маленькая красная обезьянка отчаянно билась в клетке.
— Вы по поводу Джонни?
— Нет.
— А по какому?
— По поводу Жанетт.
Она поднесла три тонких пальца к бледным губам и закрыла голубые глаза. Там, перед дверью смерти, под декабрьской синевой, разливающейся в небе, я достал ручку, какие-то бумажки и сказал:
— Я журналист. Из «Пост».
— Ну тогда заходите.
Я закрыл за собой красную дверь.
— Садитесь. Я поставлю чайник.
Я сел в кремовое кожаное кресло в маленькой, но хорошо обставленной гостиной. Почти все там было новым и дорогим, кое-какие вещи были еще завернуты в полиэтилен. Цветной телевизор работал, но звук был выключен. Начиналась обучающая чтению передача для взрослых. Ее название «В движении» было написано на борту мчавшегося куда-то белого фургона «форд-транзит».
Я на секунду закрыл глаза, пытаясь избавиться от похмелья.
Когда я открыл глаза, она стояла передо мной.
На телевизоре была фотография: тот самый школьный портрет, которого я боялся.
Жанетт Гарланд, младше и светлее Сьюзан и Клер, улыбалась мне самой счастливой улыбкой, которую я когда-либо видел.
Жанетт Гарланд была умственно отсталой.
На кухне завопил чайник, тут же резко смолк.
Я отвел глаза от фотографии и взглянул на сервант, набитый призами и кубками.
— Ну вот, — сказала миссис Гарланд, ставя поднос на журнальный столик передо мной. — Пусть настоится немного.
— Мистер Гарланд, видать, большой спортсмен, — улыбнулся я, кивнув на сервант.
Миссис Гарланд снова затянула потуже свою красную кофту и села на кремовый кожаный диван.
— Это — награды моего брата.
— А-а, — сказал я, пытаясь определить ее возраст. В 1969 году Жанетт было восемь лет, матери тогда могло быть двадцать шесть — двадцать семь, значит, сейчас ей чуть за тридцать.
Она выглядела так, будто не спала несколько дней.
Она поймала на себе мой взгляд.
— Чем могу вам помочь, мистер Данфорд?
— Я пишу статью о родителях пропавших детей.
Миссис Гарланд теребила пятнышко на юбке.
Я продолжал:
— Сначала пресса всегда много пишет о подобных случаях, но потом внимание ослабевает.
— Ослабевает?
— Ну да. Эта статья будет о том, как родители пережили утрату, о том, что было после того, как улеглась шумиха, и…
— Как я пережила утрату?
— Да. Например, оглядываясь назад, вы, возможно, считаете, что полиция могла бы сделать что-то еще, чтобы вам помочь, но не сделала?
— Да, они могли бы сделать одну вещь. — Миссис Гарланд смотрела прямо на меня, выжидая.
— Какую?
— Найти мою дочь, вот какую, бесчувственный, бессердечный ты ублюдок! — Она закрыла глаза, содрогаясь всем телом.
Я встал, у меня пересохло во рту.
— Простите, я не…
— Убирайся!
— Мне очень жаль.
Миссис Гарланд открыла глаза и посмотрела на меня снизу вверх.
— Нет, тебе не жаль. Если бы ты был способен на жалость, тебя бы тут не было.
Я стоял в центре ее гостиной, застряв между журнальным столом и креслом. Внезапно я подумал о своей матери. Мне захотелось подойти к этой женщине и обнять ее. Я неловко попытался переступить через стол, через чайник, не зная, что сказать:
— Прошу вас…
Миссис Гарланд встала мне навстречу, ее бледно-голубые глаза были полны слез и ненависти. Она сильно толкнула меня к красной двери.
— Чертовы журналюги. Вы приходите в мой дом и говорите со мной о том, о чем вы не имеете ни малейшего понятия, так, как будто речь идет о погоде или о войне в какой-то далекой стране, мать вашу. — Слезы катились градом. Она пыталась открыть входную дверь.
С горящим лицом я попятился через порог.
— Это случилось со мной! — закричала она, захлопывая дверь перед моим носом.
Я стоял на улице перед красной дверью и мечтал оказаться где угодно, только не на Брант-стрит в Кастлфорде.
— Ну, как все прошло?
— Отвяжись.
Я просидел целый час над тремя пинтами пива к тому моменту, как появился Барри. Бар закрывался, и подавляющее большинство посетителей уже отвалило домой, чтобы съесть свои воскресные обеды.
Он взял пинту, сел и вытащил сигарету из моей пачки.
— Ты там Джонни случайно под кроватью не нашел?
У меня было хреновое настроение.
— Чего?
Барри заговорил медленно:
— Джонни Келли. Великая Белая Надежда?
— А что с ним? — сказал я, видя, что он вот-вот помрет от смеха.
— Господи, мать твою, Иисусе, Эдди!
Кубки и призы. Черт.
— Он что, Гарландам родня?
— Еще один приз в студию, черт тебя побери. Он — брат Полы Гарланд, мать твою так. Живет там с тех пор, как умер ее муж, а его бросила эта фотомодель.
Меня снова кинуло в жар, кровь закипала.
