— Моя девочка, — пробормотала мать у меня за спиной, — ох, моя маленькая Элен.
Она стояла на пороге, продолжая ломать руки, ее глаза были наполнены слезами. Я хватала стопки вещей и бросала их на кровать, на пол, повсюду, комната походила уже на поле боя, и наконец, повернувшись к ней, я закричала:
— Куда ты их дела?
Она покачала головой, глядя на вещи, валявшиеся на полу, по которым я шла теперь к двери, и вздохнула:
— Все в другой комнате. Я ничего не выбросила, ничего.
Я оттолкнула ее, я не могла ждать: мой ужас и моя боль нарастали, что-то неясное разрывало мне душу и разбивало сердце. В другой комнате я подбежала к стенному шкафу и, распахнув его, в пластиковой бельевой корзине, резко пахнущей нафталином, увидела то, за чем пришла, — мои старые вещи: ношеную одежду, несколько игрушек, твои распашонки и детскую бутылочку. Я не взяла с собой сумку и поэтому, сорвав с постели покрывало, расстелила его на полу и охапками набросала на него вещи, потом торопливо свернула покрывало, завязав углы в узел, и выпрямилась. Мне не следовало этого делать, но я все-таки окинула взглядом то, что окружало меня. Это была не та комната, где мы жили раньше, но она была точно воссоздана — я узнала шторы, покрывало, пустую вазу на письменном столе. И, повернувшись, спросила:
— Мне нужна еще маленькая карусель. Карусель с лошадями. Где она?
Она смутилась и медленно провела рукой по рукаву другой руки — еще один такой знакомый жест.
— У меня ее больше нет, — прошептала она. — Я потеряла ее. Потеряла при переезде.
Я не осмелилась расспрашивать ее, чтобы узнать больше, не осмелилась и дальше открывать шкафы. Взяла узел и вышла из комнаты. В тот момент, когда я выходила в коридор, она неловко попыталась остановить меня. Чтобы высвободиться, мне пришлось сильно дернуться, и, когда она отпустила меня, я потеряла равновесие. Отступив на несколько шагов, я, сама того не желая, оказалась в гостиной. Мне хотелось бы никогда этого не делать, но мой взгляд уперся в рамки с фотографиями, стоящими на столике: вот я, маленькая, вот портрет отца в молодости, тех времен, когда он еще носил усы, а улыбка была такой теплой, и еще две другие, две другие фотографии — я почувствовала, как кровь отлила от моего лица, и отвернулась, чтобы не увидеть больше. Спустя мгновение я уже бежала по улице. Мне не удалось найти остановку автобуса, и я вернулась пешком, на что ушло несколько часов; как бродяга, я прижимала к груди свой узел. О! Эти фотографии.
13
Свернув на нашу улицу, я сразу же увидела Адема, сидящего под платаном возле дома. Увидев меня, он встал и направился в мою сторону. Он шел и внимательно рассматривал меня, потом, отвернув рукав рубашки, показал на часы. Еще не поравнявшись со мной, он крикнул:
— Я жду тебя уже несколько часов. Где ты была?
Я тоже смотрела на него с удивлением. Адем надел серый костюм, который почти никогда не носил, — с годами он прибавил в весе, и костюм стал ему немного тесен, — а также белую рубашку и красный галстук. На ногах у него я увидела начищенные выходные туфли. Неожиданно я почувствовала себя грязной — на моем лице был слой пыли, смешанной с румянами, струйки пота прочертили бледные полоски на коже. Когда мать схватила меня за руку, одна из пуговиц на моей блузке оторвалась, и мне пришлось криво застегнуть ее, чтобы она не слишком открывала грудь.
— Сегодня праздник в школе, разве ты забыла? — добавил Адем. — Иди переоденься. Поторопись, я жду тебя.
Я взбежала по лестнице так быстро, как могла. После пройденного пути ноги болели, я была вымотана и хотела спать, но, главное, не могла поверить, что забыла про школьный праздник. Узел я отнесла в свою комнату и, не сумев засунуть его в шкаф, спрятала наконец под кровать. В зеркале ванной комнаты я увидела свои угольно-черные глаза. Тушь потекла и пятнами расплылась у меня под глазами. Помада высохла и потрескалась, стала из фиолетовой почти черной, будто я съела что-то, забыв вытереть рот. Подумав об этом, я вспомнила, что ничего не ела сегодня, но чувства голода не ощущала. Я вымыла лицо, расчесала волосы и завязала их хвостом. Разделась, потом натянула костюм, который Адем купил мне, когда я начала искать работу. Тогда он еще надеялся, что я смогу найти какое-нибудь место в офисе, но я так ничего и не нашла, а потом начала работать у Кармина. Костюм был темно-синего цвета и слишком теплым для такой погоды, но я все-таки надела его, потому что Адем надел свой и мне не хотелось, чтобы ему или Мелиху было за меня стыдно. Я захлопнула дверь и сбежала по лестнице. Адем ходил взад и вперед возле дома и едва улыбнулся, увидев меня.
Мы пересекли соседний двор, пройдя через детскую площадку с песочницей, горкой и качелями, обсаженную кустами, листья которых никогда не опадают, а только неумолимо блекнут осенью, — такие кусты всегда сажают возле серых и уродливых домов. Именно здесь я снова увидела тебя.
Одно из окон первого этажа было открыто, а ты неподвижно стоял в нескольких шагах от него, спрятавшись за одним из этих кустов и прислушиваясь. На тебе был старый зелено-коричневый жаккардовый свитер — такие свитера мы носили когда-то — и твоя вечная полотняная шапочка. Я увидела, как ты оперся о подоконник и мягко спрыгнул внутрь помещения.
Адем даже не взглянул в твою сторону. Пока мы шли на другой конец города, я все время оглядывалась, надеясь увидеть, как ты выходишь, каждое мгновение боясь услышать крики и полицейскую сирену, увидеть, как тебя преследуют, ловят. Перед тем как перейти улицу возле школы, я вдруг выдернула из уха сережку и прибавила шагу, чтобы догнать Адема. Пряча сережку в ладони, я поспешно сказала ему:
— Сережку потеряла, когда выходила, она была на мне, наверное, соскочила по пути…
И, так как он раздраженно посмотрел на меня, я добавила умоляющим тоном:
— Иди, обещаю догнать тебя возле школы.
После этого я развернулась и побежала к детской площадке. Возле песочницы задержалась, приковав взгляд к окну, за которым ты скрылся; неожиданно ты появился на подоконнике, так же тихо, как и в первый раз, спрыгнул на утоптанную землю и выпрямился. Ты держал что-то в руке, но я стояла слишком далеко и не поняла, что это было. В квартире ничто не шелохнулось, из бесчисленных окон, выходящих во двор, никто не видел тебя, никто, кроме меня.
Ты бы убежал, но вдруг увидел меня, запыхавшуюся, стоящую посреди детской площадки в моем синем костюме. Увидел и, конечно, подумал, что я выдам тебя, закричу или кину камнем в окно, что привлечет внимание всех жителей квартала, поэтому ты поднял руку, показал мне, что держишь, хотя мне так и не удалось разглядеть, что именно, и потом забросил эту вещь обратно в квартиру. Потом ты повернул ладони кверху и, не сводя с меня глаз, начал пятиться. Так ты дошел до угла дома, затем повернулся и бросился бежать.
В квартире — никакого движения. Я обвела взглядом фасады домов и, никого не увидев, подбежала к окну.
Я и не предполагала, что смогу так легко подтянуться до подоконника, но мне все-таки удалось сделать это; подобрав юбку и оцарапав колени, я соскользнула внутрь. И подняла то, что блестело на полу, — это был золотой браслет, — затем снова перелезла через окно и бросилась бежать по направлению к дороге.
