широко раскрыв глаза.
Она бросается к коробке, чтобы вытащить ее из-под его клинка, но он хватает Карму за руку, чтобы остановить. Засунув нож между зубами, он бьет ее кулаком по лицу. Хрупкое тело отшатывается и с грохотом приземляется на комод. Лампа падает и разлетается у ее ног на осколки.
Я подползаю на сколько позволяет мне длинна цепи, наклоняюсь к ней.
Только не моя Карма.
Прежде чем я успеваю повернуться к ходячему куску разъяренного дерьма, я слышу звук лезвия, прорезающего картон. Я закрываю глаза, боясь посмотреть на то, что он сделал, но заставляю себя. Повернувшись, я вижу рукоять, поэтому тянусь к ней, стараясь ухватиться за угол коробки.
Нет, только не мой гребанный кролик.
— Ты сукин сын! — кричу я, натягивая удерживающий меня металл. Это худшее из всего, что они вообще могли сделать. Ничто не важно. Важны только кролик и эта девчонка.
Я слышу скрежет, когда металлический шест сдвигается под моим напором и яростью. Что вы ни говорили бы об «Исходе», но они превратили меня в дикого зверя на цепи. Невероятная сила и своеволие, которые старательно вытесняли из меня, способны разрушить даже целостность металла, пока он не ломается, оторвавшись от основания, и я падаю вперед на четвереньки.
Мои глаза сосредоточены на этом долбоебе. Я взмахиваю шестом, ловя его и высвобождая запястья. Отведя руку в сторону, я провожу шест над собой, словно биту, ударяя его по голове крепким металлом. Он отлетает в сторону и приземляется на пол.
— Это за нее, — реву я, и Карма кричит.
Почему она кричит? Хуй ее знает. Может расстроена тем, что я сделал, или может видит во мне олицетворение своих детских кошмаров? Я — монстр, который только что выполз из ее шкафа?
Я пользуюсь моментом, чтобы помочь ей подняться на ноги, а она просто смотрит на меня так, словно не уверена, нужно ли ей защищаться и от меня тоже. Не нужно. Я не причиню ей вреда. Вместо этого я подхожу к ее окровавленному парню, лежащему на полу. Он смотрит на меня снизу вверх, как мне кажется, умоляя, но я слышу только стук собственного сердца в ушах. Я протыкаю полым концом шеста его живот, погружая достаточно глубоко, чтобы достать до пола с обратной стороны.
— А это за моего кролика!
Кровь хлещет изо его рта, смешиваясь с алым цветом на лице. Его голова расколота, из-под пропитанных кровью волос виден проблеск белого черепа. Если это не убьет его, то колотая рана наверняка справится с этой задачей.
Я перевожу взгляд на коробку. Из нее не доносится никаких звуков, ни царапанья когтей по картону, ни тихого сопения. Передо мной на полу лежит безмолвный зловещий прямоугольник. Я почти не могу заставить себя проверить. Если я открою его и увижу, что мой ребенок мертв, от этого ебанного дома только щепки останутся. Я сожгу нас всех здесь дотла.
Я бы сжег весь мир ради этого чертового кролика.
Я опускаюсь на колени и склоняюсь над коробкой. Я обращаюсь с молитвой ко всем, кто может услышать. Если это Дьявол, да будет так. Я буду перед ним в долгу, если с Пити всё будет в порядке. Я сделаю за него всю ебанную грязную работу, если это будет означать, что я снова смогу обнять своего мальчика.
Трясущимися руками я поднимаю крышку, и мой взгляд сразу же останавливается на лезвии ножа. Кровь покрывает металл. Мое сердце замирает, когда все мои тренировки по выдержке и самоконтролю вылетают в трубу. Но потом я вижу, как эти два больших уха поворачиваются ко мне, и мое сердце снова бьется.
— Пити! — шепчу я, вытаскивая его из коробки.
На его шерсти мокрое пятно, и, растирая его пальцами, я понимаю, что это кровь. Я сажаю его к себе на колени и осматриваю густую шерсть, но явных повреждений не вижу. Его не задело. Вся кровь, должно быть, была из раны куска дерьма от укуса Пити. То, чего он, блядь, заслужил.
— Ты плачешь, — говорит девушка, падая передо мной и протягивая мне рубашку.
Я вытираю непрошеные слезы со щек.
— Я не плачу. Это просто кролик.
Эта сумасшедшая связь формируется в моем сознании, напоминая мне о том, что нужно быть сильным. Быть жестким. Быть холодным.
— Это не просто кролик, — ее глаза встречаются с моими. — Он твой сын.
Я смотрю в его большие темные глаза. Белки исчезли, и страх покидает его, как будто его и не было. Я бы хотел, чтобы у меня всё работало так же.
Он хочет слезть с моих колен, испытывая желание пойти осмотреть комнату, как он сделал бы это в нашем собственном доме, но где-то лежат гвозди и всякое дерьмо, поэтому я не позволяю ему. Комнату нужно проверить на безопасность, прежде чем я позволю ему бродить по ней. Я засовываю его обратно в коробку, вытаскиваю из крышки нож и закрываю ее.
Я встаю, и девчонка делает тоже самое. Она протягивает руку и хватает меня за запястье. Я поворачиваюсь, прижимаю ее к стене, моя рука поднимается к ее горлу, пока цепь всё еще свисает с другой моей руки.
— Скажи мне свое имя, Карма.
Ее широко раскрытые глаза бледнеют от страха. Она сглатывает, и ее горло шевелится под моей рукой.
— Эллистер, — шепчет она сквозь мою хватку. — Почему ты убил его ради меня? После всего того, что я с тобой сделала?
Я убираю волосы с ее лица, касаюсь щеки, спускаясь ниже, пока не достигаю ее рта. Я провожу пальцем по ее губам.
— Помнишь, что я сказал? В тот момент, когда я освобожусь от этой цепи, я буду внутри тебя. Я не даю обещаний, которые не могу выполнить.
Мое колено протискивается между ее ног и раздвигает бедра. Твердая головка моего члена выглядывает из-под черной ткани всё еще расстегнутых брюк. Я стягиваю их вниз, освобождая себя. Нахуй боль в моих яйцах. Теперь ничто не сможет удержать меня от нее.
Я касаюсь ее трусиков и приподнимаю бедро. Наклонившись, я целую ее, сильно и быстро, как будто мне нужны ее губы, чтобы пережить следующий час. Следующую минуту. Может быть, даже следующую секунду. Я пожираю ее грудь, покусываю. Я бы трахнул ее независимо от того, был ли ее парень жив или мертв, но, похоже, она приветствует мои прикосновения только тогда, когда его мертвое тело лежит рядом с нами.
Затем теплое лезвие металла прижимается к моему горлу.
Я отпускаю ее,
