— тем более.
— Девочки, вы недооцениваете значение таких писем, — Маруся Спиридонова, приподнявшись на локте, внимательно слушала разговор. — Я тоже считаю, что писать нужно до бесконечности. И потом, надо не просто писать. Надо сделать так, чтобы содержание наших протестов стало известно за стенами тюрьмы. Наше заключение — не только наша личная беда. Это дело всей революционной общественности!
Она хотела еще что-то добавить, но зашлась в приступе кашля. Авдеева и Гармиза подскочили к постели:
— Маруся! Что, опять?
— Может быть, дать водички?
Маруся замотала головой, стараясь справиться с приступом. Наконец кашель отпустил, и она, отстранившись от рук заботливо поддерживающих ее девушек продолжила:
— Конечно, дело всей революционной общественности! Как вы не понимаете, мы должны подавать пример в борьбе!
— Марусенька, — всплеснула руками Аня Гармиза, — ну какая борьба в тюремной камере?
Маруся с вызовом посмотрела па нее:
— Бороться можно и нужно везде.
В результате письмо было написано и передано тюремному начальству, а копии розданы в соседние камеры.
Господину Прокурору
Тамбовского
Окружного Суда
ЗАЯВЛЕНИЕ
12 дней как мы арестованы и до сих пор не соблюдена даже тень законности — мы не знаем, в чем нас пытаются обвинять. Протестуя против такого грубого нарушения наших элементарных прав, мы требуем освобождения или немедленного предъявления нам формального обвинения и ведения дела судебным порядком.
Авдеева, Гармиза,
Коникова, Колендо, Спиридонова.
5 апреля 1905 года (11)
На следующий день последовало еще одно письмо:
Господину Прокурору
Тамбовского
Окружного Суда
ЗАЯВЛЕНИЕ
Присоединяясь к заявлению товарищей, требуем немедленного освобождения всех незаконно арестованных 24-го марта. Впредь до освобождения объявляем голодовку.
Авдеева, Гармиза,
Коникова, Колендо.
Вторично просим Вас приехать в тюрьму для личных переговоров.
Авдеева, Гармиза,
Коникова, Колендо.
6 апреля 1905 года
И еще:
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО
Козловская ул., д. Спиридоновых, № 57
Евгении Александровне Спиридоновой
Евгения Александровна!
Пишу Вам по поручению Маруси — она лежит. Читать ей, конечно, не буду того, что сообщаю Вам — иначе она не согласится отсылать письмо, а Вам знать настоящее положение теперь необходимо. Она больна — результатом чего эта болезнь, здесь говорить не буду, Вы, вероятно, и сами знаете: те условия, при которых нас арестовали… Теперь мы, требуя освобождения, объявили голодовку. Ее с трудом убедили пока не присоединяться, присоединение к голодовке было бы равносильно смерти через 4–5 дней…
У нее страшное кровотечение носом, доктор был 2 раза (Никишин). Вы должны сделать все возможное для ее немедленного освобождения, т. е. действовать на прокурора и министра. За советом обратиться можно к одному из порядочных присяжных поверенных, например, Тимофееву, Вольскому, Мягкову и т. д.
6 апреля 1905 года
Ванда Колендо
Такой способ борьбы оказался действительно эффективным. Меньше чем через неделю все арестованные были освобождены.
ПРИГОВОР
— Маруся! Мария Александровна!
Маруся, целиком поглощенная своими мыслями, не сразу заметила невысокого полного господина, спешившего к ней через улицу. Владимир Алексеевич Апушкин, начальник канцелярии Дворянского собрания! Они не виделись уже месяца три — почти с тех пор, как Маруся вынуждена была уволиться из канцелярии.
— Маруся! Уф, наконец-то я вас догнал! Иду за вами уже минут десять, но где уж мне, старику, поспеть за такой юной и проворной дамой.
— Здравствуйте, Владимир Алексеевич, — Маруся вежливо поклонилась, и они вместе пошли по Большой в направлении к Дворянской.
— Как дела дома, как мама, как Коля? — Апушкин взял Марусю под руку, примеряя свою семенящую походку к шагам девушки.
— Спасибо, все в порядке. Мама здорова, Коля учится.
— А сестры? Людочка что, все у нее хорошо ли? Евгения Александровна не слишком устает?
Люда уже несколько лет как вышла замуж и жила в Балашове.
— Спасибо, все нормально. А как вы, Владимир Алексеевич?
— Да помаленьку, помаленьку. Слава Богу.
— Как Софья Львовна?
— Ничего. Мигрень только вот замучила. А так — ничего, слава Богу.
Некоторое время они шли молча. Маруся очень тепло относилась к Апушкину, но совершенно не представляла, о чем с ним говорить помимо здоровья родных.
— А я ведь заходил к вам на Козловскую, — неожиданно сказал Владимир Алексеевич, — недели две назад и третьего дня тоже.
— Да?
— Александра Яковлевна говорит, вас почти никогда не бывает дома.
Маруся промолчала.
— Она так волнуется за вас, Марусенька… и за Женечку. Маруся, — Апушкин с трудом подбирал слова, — я знаю, я не вправе вмешиваться в вашу жизнь, но как старый друг семьи я не могу… До меня доходят странные слухи. Вы поддерживаете знакомства, не совсем подходящие для девушки вашего круга и возраста. Конечно, я никого не хочу обвинять, но то, что в марте вы оказались в тюрьме…
— Владимир Алексеевич, — вежливо, но холодно прервала его Маруся, — не будем об этом говорить.
— Марусенька…
— Пожалуйста, Владимир Алексеевич.
Марусин тон был столь сух и холоден, что Апушкин тут же смешался и смущенно закашлялся. Слава Богу, они дошли уже до угла, Владимиру Алексеевичу надо было сворачивать на Дворянскую. Он приподнял шляпу:
— Ну что же, очень рад был вас повидать.
— Ия вас. До свидания, кланяйтесь от меня Софье Львовне.
Маруся, распрощавшись с Апушкиным, быстро пошла прямо, собираясь чуть дальше спуститься к Цне. Если бы она оглянулась, то увидела бы, что старик остановился и смотрит
