чёрная шерсть уже не лоснилась и не блестела, как раньше.
– Видать, твой век тоже к концу подходит, животинушка моя! – тихо проговорила Захария, склонившись к коту, и тот вытянулся на лавке, замурчал довольно.
* * *
Июлия хлопотала на огороде, когда услышала, что с улицы кто-то зовёт её. Проверив дома спящего сына, она быстро вышла за ворота и увидела перед собой Захарию. Старуха стояла, согнувшись пополам, горб совсем не давал ей распрямится. Одной рукой она опиралась на палку, а другой рукой держала корзинку.
– Принесла вам грибов. Медвежатник. Помню, что ты его любишь!
– Заходи скорее, бабушка, устала, наверное, с дороги! – удивлённо воскликнула Июлия, провела Захарию во двор и, поставив на землю корзинку с грибами, усадила старуху в тени яблонь.
Сев рядом, Июлия не выдержала и крепко обняла её. Захария отвернулась, а потом вытерла лицо ладонью и проговорила.
– Я повиниться пришла. Прогнала я вас, старая дура, а теперь вот жалею.
Июлия улыбнулась. Она понимала, как тяжело Захарии дался этот поход в деревню. Старуха переступила через всю свою гордость, которую растила в себе годами.
– Мы не сердимся на тебя, бабушка, – весело проговорила Июлия. – Пойдем-ка в дом, я напою тебя холодным квасом, жарко сегодня. А скоро и Сашенька проснётся, повидаешься с ним.
Она помогла Захарии подняться и провела её в дом. Старуха пила квас молча и всё время отворачивалась, пытаясь скрыть подступающие к глазам слёзы, а Июлия делала вид, что не замечает их.
Когда проснулся Сашенька, Июлия попросила Захарию перепеленать его, пока она хлопотала у плиты. Старуха достала мальчика из колыбели и умелыми движениями сняла с него мокрые пелёнки. Мальчик раскричался, и старуха проворчала:
– Ах ты, поганка! Мал ещё, а вопишь как большой!
Голос её звучал сердито, но Июлия, краем глаза подглядывая за Захарией, видела в её синих глазах не недовольство, а нежность и заботу. Старуха умело запеленала ребёнка и положила его обратно в колыбель. Присев на лавку, она стала покачивать колыбель из стороны в сторону, и вскоре мальчик успокоился. Июлия внезапно обернулась, вытерла руки о фартук и проговорила:
– Бабушка, мне тут недавно медведь вспомнился. Ты помнишь?
Захария удивлённо взглянула на Июлию.
– Я-то помню, – отозвалась она, – а ты-то как о том можешь помнить? Ты ведь совсем тогда мала была.
– Помню ещё как! – воскликнула Июлия. – В тот день мы с тобой отправились в лес собирать первые весенние травы. Важное событие!
– Да, первые травы хранят огромные силы. Если их не собрать вовремя, силы эти израстут, уйдут в землю…
Захария закрыла глаза и снова увидела, как наяву, поляну, залитую весенним солнцем. Коричневая, усыпанная прошлогодней листвой и хвоей, земля ещё только начинает покрываться яркой, сочной зеленью. И вот она выискивает нужные травы, заговаривает их, нежно гладит тонкие верхушки руками и только потом, дождавшись разрешения, срывает и кладёт в свою плетёную корзинку. Маленькая, несмышлёная Июлия сидит на земле неподалёку и копошится в траве, перебирая в крохотных ручонках мох и мелкие ветки, что-то бубнит неразборчиво себе под нос.
Захария всецело поглощена травами, они для неё сейчас как драгоценности. Без сильных трав она как без рук. Захария не замечает, как девочка, пытаясь догнать яркую бабочку, убегает с поляны в лес. Но звук, который вскоре доносится до Захарии, заставляет её вмиг похолодеть от страха. Столько лет прошло, а она, как сейчас, помнит этот оглушительный рёв…
Глава 10
Захария
– Июлия! – закричала Захария и, бросив на землю корзину с травами, со всех ног побежала туда, откуда слышался рёв зверя.
Огромный медведь поднялся на задние лапы, навис над плачущей девочкой, которая казалась совсем крошечной рядом с ним. Присмотревшись, Захария с ужасом поняла, что перед ней был не самец. Это была разъярённая медведица, которая вывела трёх своих маленьких медвежат из берлоги.
Медведя Захария легко могла заставить остолбенеть с помощью особого наговора, а вот на испуганную медведицу наговор не подействует. Почуяв опасность, медведица будет защищать детёнышей до последней капли крови. Погибнет сама, но не даст их в обиду. Материнский инстинкт у диких зверей развит лучше, чем у некоторых женщин. Захария знала об этом и судорожно думала, что ей предпринять, чтобы спасти девчонку от гибели.
Медведица громко зарычала и уже приготовилась схватить Июлию зубами, но тут Захария закричала, да так пронзительно, что, казалось, весь лес зазвенел от её голоса. Медведица замерла, медвежата испуганно прижались друг к дружке за её спиной. А Захария в несколько прыжков преодолела расстояние, отделявшее её от Июлии, и загородила девочку своим телом.
Медведица со страшным рёвом впилась зубами в плечо старухи, едва не разорвав ей шею. Тёмное платье Захарии тут же насквозь пропиталось кровью. Но она словно не почувствовала боли. Не издав ни единого звука, она вцепилась руками в мощную шею противницы и изо всех сил сдавила её своими худыми, крючковатыми пальцами.
Медведица стала драть когтями спину старухи, но она даже не дёрнулась. Длинная, жёсткая шерсть колола ей лицо, не давала дышать, но Захария сдавливала пальцы всё сильнее. Откуда и взялась в её дряхлом теле такая нечеловеческая силища? Когда медведица, захрипев от удушья, разжала зубы, Захария взглянула в её карие глаза и прокричала:
– Смотри не на меня, а в лес, чуй не кровь, а запах первых трав. Обуздаю твой гнев, твой звериный норов, заворожу взглядом своим, своим голосом, своим наговором. Ступай, медведица, прочь, уводи за собой в лес своих медвежат, а моё дитя мне оставь! Я своей дорогой уйду.
После этого Захария разжала свою хватку и медведица отпрянула от неё, заревела тревожно, развернулась и побежала в чащу, и маленькие медвежата неуклюже устремились за матерью. Захария судорожно вздохнула, обернулась к плачущей Июлии. Девочка всё это время лежала, прижавшись лицом к земле, и всхлипывала. От испуга её сильно трясло. Захария подняла девочку, отряхнула от налипшей хвои её голые ноги, а потом крепко прижала к груди и стала качать из стороны в сторону.
– Ой, лю-лю,Моё дитятко,Спи-тко, усни.Да покрепче засыпай.Засыпай, засыпай, глаз не открывай.Все ласточки спят,И касаточки спят,Куницы все спят,И лисицы все спят,Все тебе, дитятко,Спать велят.Засыпай, засыпай, глаз не открывай.Для чего, зачемДитятку спать?Чтобы страх твой страшный,Злоба злобная, горечь горькая –Всё ушло из тебя…
Захария пела до тех пор, пока ребёнок в её объятиях не перестал всхлипывать. Потом она поднялась с земли, взяла спящую девочку на руки и понесла её к избушке. Корзинка с травами осталась лежать на земле. В тот момент Баба Яга думала лишь об Июлии, ей было безразлично, что собранные травы завтра уже потеряют свою силу…
* * *
– А я была уверена в том, что ты всё позабыла, – сказала Захария, глядя в улыбающееся, светящееся нежностью и любовью, лицо Июлии, – я для того и усыпила тебя тогда в лесу, чтобы ты проснулась и решила, что всё это был сон.
– А я так и думала долгое время, – ответила Июлия, – а потом увидела на твоём плече шрам от зубов медведицы и поняла, что всё это было наяву, а не во сне. Ты меня тогда ценой своей жизни спасла. Не каждая мать на такое способна…
Лицо Июлии вдруг стало грустным, она отвела взгляд в сторону.
– Это не ты меня у матери отняла, бабушка. Она сама меня бросила, унесла в лес, оставила там, думая, что я, беспомощный младенец, ей беды приношу своим родимым пятном… Будь мой ребёнок каким угодно, я бы всё равно его не оставила, – тихо проговорила Июлия. – А матери я и сейчас не нужна. Вот так.
Она коснулась пальцами тёмного пятна на своей щеке, и Захария не нашлась, что ответить. Немного помолчав, Июлия взглянула в лицо старухе, в глазах её снова загорелись огоньки, и она заговорила:
– А тогда, на пруду… Помнишь, бабушка? Мне лет пять было, я плавать не умела. Пока ты стирала мои платья, я нашла старое гнилое бревно и уплыла, держась за него, на середину реки. Помнишь, что было потом?
Июлия положила свою ладонь на сухую, сморщенную руку Захарии. Та кивнула, и губы её дрогнули в едва заметной улыбке.
– Бревно на середине пруда развалилось, и я чуть не утонула! Если бы не ты, бабушка, меня бы здесь не было. Ты спасла меня и тогда. До сих пор понять не могу, как ты плавала со своим жутким горбом.
Июлия и Захария посмотрели друг на друга, и внезапно обе расхохотались.
– Из-за тебя, такой озорной поганки, я тогда
