ночь, мне становилось дурно.
Мы пойдём другим путём. Комсомольцы лёгких путей не ищут.
Если и выходить на сцену, то только со своим репертуаром, со своей музыкой. На собственных условиях. Да, цензура лютует, но ограничения только стимулируют творчество. Заставляют выдумывать что-то, изобретать, закладывать на второй слой, говорить иносказаниями, метафорами. Об этом можно долго спорить, конечно, но я считал, что настоящие шедевры могут родиться только в условиях, приближенных к боевым.
Наиболее наглядно это можно увидеть в советском кино до и после перестройки, когда именитые режиссёры, явно не обделённые талантом, начали снимать такое дерьмо, что хоть стой, хоть падай. Просто из-за отсутствия контроля сверху.
На западе, впрочем, продюсеры крепко держат своих подопечных за яйца, и крутость многих голливудских фильмов это больше заслуга продюсера, чем режиссёра, но об этом редко когда вспоминают.
Так и с музыкой. Творческая свобода это, конечно, отличная вещь. Когда у тебя есть чёткое видение и концепция того, что должно вообще получиться в итоге. Если такого видения нет и контроля со стороны тоже нет, то получится каша-размазня. У меня, впрочем, концепция была. Оставалось только её реализовать в жизни.
В таких раздумьях я даже и не заметил, как добрался до дома. С удивлением обнаружил в подъезде горящую лампочку, тусклую, жёлтую, но горящую. Оказывается, надо было всего лишь щёлкнуть выключателем на стене. Привык, понимаешь, к датчикам движения и светодиодным лампам.
Таня и Лиза были дома, мать с работы ещё не вернулась, Максимушка тусовался в детском садике. Так что несколько часов относительной свободы у меня имелись. И тратить своё драгоценное время на выполнение домашки я не собирался.
Пока я вновь ходил на колонку за водой, сёстры разогрели мне обед, вчерашнюю гречку. Лиза сделала пару бутербродов с маслом, Таня поставила чайник. В принципе, не нужны ни мультиварка, ни микроволновка, ни термопот, когда есть сёстры, готовые сделать всё за тебя. Я неторопливо обедал, выслушивая их сбивчивые монологи о произошедшем за день в школе. Перешли в четвёртый класс, как никак, столько всего нового.
К чаю нашлись пряники, совершенно зубодробительные, сухие и твёрдые как камень. Пришлось вспомнить бабушкин обычай размачивать их в чае.
Объелся так, что пришлось ослабить ремень. Самое время пойти погулять, погода как раз звала и манила. Это девочек нагрузили домашними заданиями так, что они до самого вечера будут корпеть над тетрадками.
Вот только в карманах свистели ветра нищеты, и после недолгих раздумий я принялся искать заначку. Всё-таки Саша Таранов был советским человеком, а заначка для советского человека значит многое.
Я принялся рыться в его вещах, в ящиках стола, мешая Тане, которая переписывала в чистовик аккуратным каллиграфическим почерком очередное упражнение.
— Ну Саша! Чего тебе надо тут? — наконец не выдержала она.
— Ищу кое-что, — буркнул я.
— У себя ищи! — фыркнула сестра.
Ладно, ещё раз у себя посмотрю. Может, в заветной шкатулке среди россыпи конденсаторов и транзисторов найдётся горстка мелочи, хотя бы на ситро из автомата. Совсем без денег идти не хотелось.
Добрался до шкатулки, до стопки журналов. Наконец, в майском номере «Юного техника» между страниц обнаружилась гладенькая зелёненькая трёшка. Самая обыкновенная, с Кремлёвским Дворцом на лицевой стороне. Заначка моя заначка.
— Бинго, — пробормотал я.
Сашка, наверное, копил на какой-нибудь паяльник или вольтметр. Обойдусь без вольтметра.
Не то чтоб мне предстояли какие-то крупные траты в ближайшее время, просто я ощущал себя увереннее, когда в кармане болталась хоть какая-то мелочь. Вообще, проблему заработка тоже надо как-то решить, не клянчить же у матери деньги, я, в конце концов, взрослый мужик. В облике подростка, конечно, но это пройдёт.
Трёшку сунул в карман пиджака, оделся. Решил идти в школьном, как был, модничать мне нечем, да и незачем.
— Саш, ты надолго? — спросила Лиза, глядя на мои сборы.
— Пока не знаю, — ответил я, глядя на своё отражение в тройном зеркале лакированного трюмо.
— Мама в шесть часов придёт, — сказала она.
— Понял, принял, — сказал я.
Время пройтись по магазинам.
Само собой, всё самое интересное лежит не на витринах, а прячется в кладовках и подсобных помещениях, чтобы пройти мимо торгового зала сразу в руки нужному человечку. Но даже так мне не помешает поглазеть на легендарные советские очереди. А может, и самому принять участие в этом увлекательном аттракционе.
В нашем частном секторе, само собой, никаких магазинов не было, даже захудалого сельпо, и в магазин надо было тащиться на окраину КПД. Досадно, но ничего не поделаешь. Никаких тебе индивидуальных предпринимателей, ларёчников, лоточников и тому подобного. Только официальная советская торговля. Бессмысленная и беспощадная.
На улице играли дети, неожиданно много. Отовсюду доносился звонкий смех, скрипели качели, пионеры и октябрята наслаждались коротким бабьим летом, целыми стайками проносясь по улице. Играли, кажется, в казаков-разбойников, и я сам вспомнил детство без гаджетов и интернета. Счастливая пора.
Летали паутинки, обязательно цепляясь за волосы, солнце припекало как будто из последних сил, чтобы очень скоро сдать позиции и смениться промозглой и сырой погодой.
Вышел наконец к серым панелькам, решил срезать через дворы. Во дворе пацаны гоняли в футбол, и, судя по доносящимся крикам, баталия разгорелась нешуточная. Если честно, то я немного опасался местных, потому что на вопрос «кого знаешь?» внятного ответа я дать не смогу, но меня проигнорировали. Футбол интересовал их гораздо больше, и я благополучно прошёл к улице, сжимая в кармане заветную трёшку.
Магазин встретил меня небольшой очередью. По местным меркам небольшой, у нас бы давно уже недовольные пенсионерки стали бы требовать администратора и ещё одну кассу. А здесь — ничего, терпеливо ждали. И в мясной отдел, и в рыбный, и на кассу.
Дородные продавщицы в синих фартуках ловко управлялись с весами «Тюмень», перекидывая гирьки туда-сюда. Готов поспорить, обвешивают и обсчитывают здесь каждого первого.
Витрины были не то чтоб пусты, но разнообразием не радовали. Много консерв, мало свежего, логистика в СССР, мягко говоря, развита была слабовато. Я прошёлся вдоль витрин, разглядывая жухлые овощи, одинаково
