– Зачем тебе меня подставлять?
– Я считаю тебя виновным.
– В чем, боже милосердный?
– Во всем хорошем. В том, что письма по два месяца идут из Вигаты в Вигату, в том, что посылки приходят перелопаченные и с половиной содержимого, а ты еще говоришь о тайне переписки – да засунь ее себе в зад! В том, что до меня никогда не доходят заказанные книги. А ты, раздувшееся от важности дерьмо, пыль в глаза пускаешь. Хватит с тебя?
– Да, – ответил уничтоженный Мардзаки.
– Конечно, ему приходили письма, немного, но приходили. Ему писали из какой-то фирмы, заграничной, не итальянской. Только оттуда.
– Откуда?
– Да я не приметил. Но марка была заграничная. Могу вам сказать название фирмы, оно было напечатано на конвертах. Асланидис. Я запомнил, потому что мой отец воевал в Греции и в тех краях познакомился с женщиной по имени Галатея Асланидис. Частенько о ней рассказывал.
– На конвертах было написано, чем торгует эта фирма?
– Да, синьор. Было написано «финики».
– Спасибо, что сразу приехали, – сказала недавно овдовевшая синьора Пальмизано Антоньетта, открывая дверь.
– За что спасибо? Вы хотели меня видеть?
– Да. Вам не передали в комиссариате, что я звонила?
– Я там еще не был. Сам решил зайти.
– Ну, значит, это клептомания, – заключила синьора.
Комиссар было опешил, но потом понял, что имелась в виду телепатия.
«Надо будет познакомить ее с Катареллой, – подумал Монтальбано, – и записывать их диалоги. Получится почище Ионеско!»
– Почему вы хотели меня видеть, синьора?
Антоньета Пальмизано игриво погрозила пальчиком.
– Ну нет. Ваша очередь рассказывать, это же вы что-то надумали.
– Синьора, я хочу, чтобы вы показали мне в точности то, что делали тем утром перед отъездом к сестре.
– Шутите?
– Нет, не шучу.
Она от изумления открыла рот.
– Вы что, хотите, чтобы я в ночную рубаху влезла? – синьора Антоньетта слегка покраснела.
– Об этом я и не мечтал.
– Ну что ж. Дайте подумать. Встала я, как только зазвонил будильник. Взяла…
– Синьора, вы меня, наверное, не поняли. Я не хочу, чтобы вы мне рассказывали, я хочу, чтобы вы мне показали. Пойдемте туда.
Они прошли в спальню. Шкаф был распахнут настежь, на кровати валялся набитый женской одеждой чемодан. На одной из прикроватных тумбочек стоял красный будильник.
– Вы спите на этой стороне?
– Да. И что мне, ложиться?
– Не надо. Просто присядьте на край.
Вдова подчинилась, но не выдержала:
– При чем тут убийство Аурелио?
– Умоляю вас, это важно. Пять минут – и я оставлю вас в покое. Скажите, ваш муж не проснулся, когда зазвонил будильник?
– Вообще он чутко спал. Чуть какой шумок – сразу глаза открывал. А вот вы спросили, и я вспомнила, в тот раз он не проснулся. И вот еще: он, видать, простудился, нос у него был заложен, потому что он храпел. А так он не храпел никогда.
Кругом не повезло этому Лапекоре. Ну хоть от насморка избавился.
– Продолжайте.
– Я встала, взяла одежду – она тут на стуле лежала – и пошла в ванную.
– Пойдемте туда.
Смутившись, синьора пропустила его вперед. В ванной, стыдливо опустив глаза, вдова спросила:
– Что, я должна все делать, как тогда?
– Да нет. Из ванной вы вышли уже одетая, так?
– Да, полностью, я всегда так делаю.
– А потом что?
– Пошла в столовую.
На сей раз она сама без подсказки отправилась в столовую.
– Взяла сумку, я вечером ее собрала и поставила вот сюда на диванчик, открыла дверь и вышла на лестничную площадку.
– Вы уверены, что хорошо закрыли дверь?
– Совершенно уверена. Я вызвала лифт и…
– Спасибо, достаточно. Который был час, помните?
– Шесть двадцать пять. Я припозднилась, пришлось поспешить.
– А что случилось неожиданного?
Синьора посмотрела на него вопросительно.
– Почему вы припозднились? Ведь если вы знаете, что вам завтра рано вставать, и ставите будильник, вы точно рассчитываете время, чтобы…
Синьора Антоньетта улыбнулась:
– Я набила мозоль. Пришлось ее смазать и забинтовать, так что я потратила чуть больше времени.
– Еще раз спасибо, и извините. До свидания.
– Подождите. Вы что, уходите?
– Ах да. Вы хотели мне что-то сказать.
– Присядьте на минуточку.
Монтальбано сел. Он уже выяснил то, что хотел: вдова Лапекора не заходила в кабинет, где почти наверное все это время пряталась Карима.
– Как вы заметили, – начала синьора, – я собираюсь уезжать. Вот справлю похороны Аурелио – и вон отсюда.
– Куда вы поедете, синьора?
– К сестре. У нее дом в Феле, она хворает. Здесь в Вигате духу моего больше не будет, разве что в гробу привезут.
– Почему вы не поедете жить к сыну?
– Не хочу его стеснять. Да и с женой его мы не ладим: она деньгами сорит, а он все жалуется, что еле концы с концами сводит. В общем, я тут перебирала вещи на выброс и нашла конверт, в котором было первое анонимное письмо. Я думала, что все сожгла, а вот, оказывается, конверт остался. Мне показалось, вас это особенно интересует, так что я…
Адрес был напечатан на машинке.
– Я могу взять его себе?
– Конечно, комиссар. Ну вот и все.
Она встала, комиссар поднялся следом, но она подошла к комоду, взяла какое-то письмо и протянула его Монтальбано.
– Смотрите-ка, комиссар. И двух дней не прошло, как Аурелио не стало, а я уже расплачиваюсь за его грязные делишки. Видать, на почте узнали, что его убили, – вот и прислали мне вчера два счета за его контору: за свет двести двадцать тысяч лир и за телефон триста восемьдесят тысяч! Да ведь звонил-то не он! Куда ему было звонить? Девка звонила, эта его туниска, родным своим, наверное, в Тунис. А сегодня утром вот еще что принесли. Как эта потаскуха задурила ему голову, а он-то, засранец, на цырлах перед ней ходил!
Сплошные несчастья обрушились на голову синьоры Антоньетты Пальмизано, вдовы Лапекоры. На конверте не было марки, отправитель бросил его в ящик собственноручно. Монтальбано решил не проявлять излишней заинтересованности.
– И когда это принесли?
