Она была истинно царственной Одеттой – не призрачной, а прекрасной в своём умении чувствовать, страдать, любить. Сама Ваганова – строгая из строгих – не могла скрыть восторга: «Передо мной чудесная дышащая скульптура, каждое движение – это была песнь».
Не менее патетически отозвался на «Лебединое» с Семёновой Алексей Толстой: «Театральный зал гремел, кричал, неистовствовал – так возвышенно прекрасно, так совершенно было русское искусство. Чайковский и Семенова создали в этот вечер национальный праздник торжества красоты. Мы все, весь зал чувствовали: да, мы умеем… танцевать, наша воля создает великие армии и совершенную красоту…».
В «Лебедином озере», чтобы зрители сразу узнали королеву лебедей, ей на голове закрепляют маленькую корону. Семёнова от короны отказалась. Но, как только она появлялась на сцене, мгновенно всем становилось ясно: вот она, королева, единственная из всех! Корона из театрального реквизита ей не требовалась. На одном концерте Семёнова должна была танцевать дуэт из «Лебединого» с Юрием Кондратовым, а аккомпаниатор запаздывал. Семёнова решила не ждать его, и они показали танец без музыкального сопровождения. И ни один из зрителей не почувствовал себя обделённым: перед ними рождалась Одетта. Семёнова так глубоко прочувствовала этот образ, что уже не слишком нуждалась в музыке. После войны Марина Семёнова поможет своей ученице Майе Плисецкой создать ни на кого не похожий новый образ Одетты-Одиллии.
Где бы она ни появлялась – это становилось событием. Вера Красовская, занимавшаяся в тридцатые годы в классе Вагановой, вспоминала о визитах Семёновой в альма-матер: «Приезжая из Москвы, Семёнова забегала на урок Вагановой к нам в класс. Сверкая брильянтовыми серьгами, небрежно бросала роскошное меховое боа на палку и делала урок, приводивший Агриппину Яковлевну то в восторг, то в отчаяние».
Блестяще и точно написал о расцвете Семёновой Асаф Мессерер, танцевавший и ставивший в Большом в те годы: «Семенова царила, сверкала в этих балетах, утверждая самоценность классического танца как такового. Ее стихии вольготно было в кристальных канонических па. Она знала, что такое власть над залом, умела подчинить себе сцену, ошеломляя, завораживая неслыханной смелостью своих вращений, темпом, блеском, апломбом, шиком!.. Она бросалась в танец, как в штормовое море, бесшабашно, очертя голову, но зная при этом, что всегда будет на гребне». В этом свидетельстве каждое слово – на весь золота.
В те годы её называют «первой советской балериной» и «царицей русского балета». Первой во всех отношениях. «Выходит на сцену Семёнова, и вы больше никого не видите», – говорил актёр МХАТа Анатолий Кторов, преданный поклонник балерины. На «Иване Сусанине» зрительный зал пустел после «польского бала», где солировала Семёнова. Ни один солист оперы не мог с ней конкурировать…
Среди поклонников балета царил культ Семёновой, сравнимый только со временами триумфа Анны Павловой. Оказывается, балетный бум возможен и в «первом в мире государстве рабочих и крестьян» – совсем как в Российской империи. После спектаклей Семёновой в кварталах, примыкающих к Большому и Мариинскому, несколько часов всё было посвящено чествованию балерины.
После спектаклей цветы в квартиру Семёновой несли не в охапках, а на огромной простыне. Не случайно именно Семёновой адресовала Фаина Раневская свой знаменитый афоризм о балете: «Каторга в цветах». Как трудно было в те годы достать эти самые цветы московской зимой… А поклонники Семёновой, подключив авиацию или руководство Ботанического сада, добывали живые цветы в любой мороз.
До появления Семёновой в Большом театре «вожди СССР» редко жаловали балеты своим присутствием. Именно Семёнова заставила их полюбить балет. Посещение Большого включили в протокол, на балеты стали водить иностранных гостей…
«Настенька Устинова»
Был такой кинофильм режиссёра Константина Эггерта, не самый известный. Но отрывок из него в последние годы не раз переиздавался на дисках в разных странах. Это танцевальный эпизод – вальс-бостон в исполнении Семёновой. 1934-й год, Семёнова играет танцовщицу. Эпизод всего-то на две минуты – танец вальс-бостон в кафе-шантане, а как много в нём притягательной силы…
Нам показывают неприглядную картинку «буржуазной жизни». Образ Семёновой в этом танце непривычный, далёкий от лебединого… Не гармония классицизма, а дух декаданса, «гибельный восторг». Изогнутая спина, голова откинута назад, движения несколько лихорадочные, изломанные. Она вальсирует в одиночестве, под сытыми взглядами жующей публики. В этом танце – вызов, томный эротизм. От классического балета – только мощь и точность движений, полётность. Семёнова попробовала себя в неожиданной роли – и снова победила, увековечила «проходной» кинофильм.
Открытие Парижа
Париж – эта родина и столица классического балета – в тридцатые годы был для советских артистов недостижимо далёким. На балетной сцене «Гранд-опера» много лет царили бывшие подданные Российской империи, ставшие эмигрантами. Матильда Кшесинская, Леонид Мясин, Вацлав Нижинский, Вера Немчинова обосновались в Париже с дореволюционных времён, но после установления советской власти из гастролёров превратились в эмигрантов. Ольга Спесивцева – лучшая парижская Жизель – в 1919-м году в Петрограде занималась в классе Вагановой (Семёнова тогда наблюдала за ней с пиететом, бывала и на её спектаклях), а в 1923-м эмигрировала в Париж. В том же году в Париж приехал и юный Сергей Лифарь, вскоре ставший звездой мирового балета и главным балетмейстером «Гранд-опера». Он танцевал «Жизель» со Спесивцевой. В 1932-м Спесивцева покидает Париж, присоединившись к труппе Фокина в Аргентине. Балетмейстер и танцовщик Лифарь остался без Жизели… В Париже в тридцатые годы просто не было балерин, способных станцевать эту сложную партию в главном французском балете… С кем готовила Спесивцева партию Жизели, свой шедевр? С Вагановой. И Лифарь написал в Ленинград, своей старинной знакомой, которая к этому времени стала известнейшим балетным педагогом. Он просил её подобрать в СССР приму на роль Жизели и поспособствовать её гастролям в Париже. Ваганова сразу посоветовала Семёнову. Жизель никогда не считалась главным свершением Семёновой, на сцене Большого она танцевала её считанные разы, хотя и с успехом. Ваганова в какой-то момент даже колебалась: не предложить ли Уланову… И всё-таки решила показать Парижу свою любимую ученицу, в совершенстве овладевшую всеми секретами классического балета.
Парижские выступления Семёновой овеяны легендами – как водится, противоречивыми.
«Красная Жизель», «Коммунистическая Жизель» в Париже – это была сенсация. Парижские газеты наперебой сообщали о первых в истории зарубежных гастролях советской балерины: «Впервые Советский Союз посылает нам в качестве посла одну из артисток: г-жа М. Семенова, солистка Московского Большого театра, выступает с С. Лифарем в будущую среду, 18 декабря на сцене «Гранд-опера» в роли Жизели, являющейся одним из ее шедевров…». Париж привык к громким заявлениям перед премьерами. Семёнова поразила французов благородной скромностью, она не прибегала к саморекламе, повторяла: «Зачем
