на год её старше.
В прошлом году девчонки преспокойно играли на участке. То на качелях, то в игрушки. А в этом принялись постоянно за нами везде таскаться. Мы на великах – и они за нами. Приходилось всё время останавливаться и их дожидаться.
Мы в волейбол – и они с нами. Мы в бадминтон – так они лезут, чтоб двое на двое играть. Мы купаться – и они тут как тут. И главное, бабуля стала Ленку с нами отпускать, а Пашкина бабушка – Машку. По-моему, бабушки просто-напросто сговорились.
Но когда мы на рыбалку собрались, то чётко решили от девчонок отвязаться. Ещё не хватало, они всю рыбу перепугают своим писком. Смотрим, а они уже собираются.
Мы говорим:
– У нас удочек лишних нету.
Так они прутьев где-то нарвали, леску принялись привязывать. Радуются!
Пашка мне говорит:
– Остаётся одно. Их надо напугать. Чтоб сами, добровольно отказались с нами идти. Потому что, если Машка заканючит, бабушка меня точно заставит её взять.
Я у виска покрутил, спрашиваю:
– Забыл, что в прошлый раз из пуганья вышло?
Пашка рукой махнул:
– Не забыл, не забыл. Но это совсем другое.
Конечно, он не забыл. Это тем летом было. У нас тут девчонка одна есть – Томка. Задавака, но симпатичная. Я Пашке не говорил, но мне она нравилась. А потом вижу: да и ему она нравится, точно. А она на нас – ноль внимания.
А тут приехали одни, дачу сняли. И появился некий Игорь. Через пару дней смотрим: Томка с ним на великах, потом на речке вместе. А потом на качелях этот Игорёк её качает. А она ещё смеётся, как дурочка.
Вот мы и разработали план. Вроде ме́сти. Решили напугать Томку, чтоб не задавалась. Это Пашка придумал:
– Притворимся мёртвыми. Будто нас убили.
Написали записку печатными буквами: «ПРИХОДИ ВЕЧЕРОМ ЗА НИЧЕЙКУ. И. В 8» и сунули в Томкину калитку.
Это мы потом дописали, что в восемь. Чтоб не лежать «мёртвыми» весь вечер, пока она там соберётся к своему «И» на свидание. А «ничейка» – это дом на окраине нашего посёлка. Его кто-то строить начал, да бросил. В общем, ничей дом. Вот про него и стали говорить: «ничейка».
Мы на место заранее пришли. За «ничейкой» всё травой заросло, так мы в ней и устроились. Пашка с кухни ножик стащил, а я – кетчуп из холодильника. Ножик мы кетчупом испачкали, а сами стали позы репетировать. Чуть не разругались. Пашка такие позы напридумывал – просто смех. Я считал, что нужно быть более правдоподобными, а он аж ноги за голову закидывал, чтоб пострашнее было. В конце концов пришли к компромиссу. Я просто руки и ноги в разные стороны разложил, а Пашка весь выкрутился и голову назад закинул. А ножик в кетчупе рядом, между нами, положили. Полежали так, потом Пашка говорит:
– Нет, нужно ещё правдоподобнее. Давай шеи кетчупом намажем. Нас ведь зарезали.
Я не очень-то хотел свою любимую футболку пачкать, но согласился, что так будет намного правдоподобнее и страшнее. Оттянул ворот, насколько мог, и шею намазал. И Пашка тоже намазал и говорит:
– Только смотри не шевелись и глаза не открывай.
– Ты сам, – говорю, – не открывай.
Вот лежим мы так, не шевелимся. Глаза не открываем. А когда нельзя шевелиться, так и хочется чем-нибудь пошевелить. Прямо всё тело зачесалось. Уже восемь давным-давно наступило. Вдруг слышим – шаги, трава зашуршала. Томка! Мы замерли, стараемся даже не дышать.
Вот совсем рядом шаги. Мы думали, что Томка заорёт от страха, а она не орёт. Только дышит. Может, от ужаса даже кричать не может? Я чувствую: дыхание её всё ближе. Наклоняется Томка прямо над моим лицом, к шее с кетчупом. И волосы её мою щёку щекочут. Тут я не выдержал и слегка ресницы разлепил. И прямо перед собой вижу глаза, волосы распущенные и огромный нос! И эта страшная Томка как фыркнет. Лошадь!
Тут Пашка как вскочит. То есть собрался вскочить, но рукой угодил в конскую кучу, поскользнулся и всей рубашкой туда тюкнулся. Наверное, лошадь приняла нас за мёртвых и сильно испугалась, когда мы живыми оказались. Вот у неё и случилась «неожиданность».
Откуда у нас в посёлке лошадь взялась, мы так и не узнали. А Томка на следующий день нам ехидно так говорит:
– Ваша записочка не сработала. Игорь не мог написать «ничейка», он и понятия не имел, что у нас тут такой дом имеется. Эх, вы! Недотёпы-ничейкины.
Хорошо ещё, она ничего про лошадь не узнала. А с тех пор так нас и зовёт: недотёпы-ничейкины.
Скажу вам честно: у меня с этими страшилками постоянно какая-то ерунда получается. На Хеллоуин мы с Лёшкой – это мой друг из нашего класса – решили девчонок попугать. Лёшка предложил надеть маски «Крик» и спрятаться в раздевалке между пальто. А когда девчонки придут одеваться, выскочить на них.
«Крик» – это что-то типа черепа с раскрытым ртом.
Я говорю:
– Этих «Криков» у каждого дома по сто штук. Все уже к ним привыкли, и никого они не напугают. У меня получше идея!
Дома я залез на антресоли и достал папины силиконовые галоши для валенок. Они такие полупрозрачные. Принёс их в школу. Еле у меня в мешке для сменки поместились. Мы с Лёшкой заперлись в школьном туалете, чтобы порепетировать. Я натянул галошу на лицо. Лёшка от восторга прямо чуть не закричал.
– Вот здорово, – говорит, – а на голову шапки натянем.
Он тоже свою галошу надел. Действительно классно получилось. Силикон прозрачный, но мутный. Очень страшное сквозь него лицо получается – такое плоское, белое.
После уроков мы помчались в раздевалку, чтобы успеть спрятаться. Надели свои галоши, сверху шапки и затаились в углу, где все девчонки свои пальто вешают.
Силикон хоть и прозрачный, но видно через него не очень-то хорошо. Смотрим – первая девчонка приближается, только не поймём мы, кто такая. А она подходит, раздвигает куртки и говорит:
– И кто это здесь хулиганит?
И тут мы понимаем по голосу, что это вовсе никакая не девчонка, а наша гардеробщица тётя Люся. Она нас увидала, застыла на секунду, а потом как попятится. А вешалка за ней наклоняться начала, потому что тётя Люся куртки-то из рук не выпускает. Мы схватились за пальто с нашей стороны, чтобы она не упала вместе с вешалкой, но эти девчачьи пальто такими хлипким оказались. Сорвались с железных крючков и у нас в руках остались.
