столовке целую коробку набрал всякого и по пути к терпиле, потерпевшему, то есть, — изобразив смущение за употребление вульгаризма, поправился я, — В общем, заскочил я с гостинцем к Юрию Арнольдовичу. Хотя да, осознаю, виноват, конечно, что в рабочее время! Вы уж меня моему руководству не выдавайте, заругают! Строго у нас с дисциплиной в РОВД!
— Да чего ты мне тут баки забиваешь, пацан! — наконец-то вспылил Виктор Яковлевич, — Ты же, как шпион проверялся и петлял, как заяц! Ты чего, правда, думаешь, что в этом здании недоумки работают? Ты, мерзавец, специально спровоцировал ситуацию, в которой пострадал старший офицер Комитета государственной безопасности СССР! Неужели ты думаешь, что тебе это всё с рук сойдет?!
Собеседник встал из-за своего стола и, прихватив по пути к моему креслу стул, уселся напротив меня. Минуты три он пытался что-то высмотреть в моих глазах. В гляделки играть я и сам умел неплохо, поэтому взгляда от чекистского ока не отвёл.
Расстроенно пожав плечами каким-то своим мыслям, гэбист встал и направился к двери.
— За мной пошли! — не оборачиваясь, бросил он мне.
Я послушно вскочил и, догнав в дверях любопытного товарища, пошел за ним через приёмную в коридор. Сидевший там у стеночки капитан, пристроился за моей спиной.
Ушли мы совсем недалеко. Через пять-шесть дверей Виктор Яковлевич притормозил. С левой стороны я увидел неброскую, но солидную табличку, на которой было начертано всего два слова. «Начальник Управления». Ни звания, ни фамилии. Недаром зовут комитетовских «молчи-молчи». Повернуты они на секретности сверх всякой меры. И сами же страшно гордятся этим.
Капитан остался в коридоре, а мы с рыбоводом шагнули в святая святых, в приёмную.
В просторной комнате метров на тридцать, посетителей не было. Скорее всего, без приглашения начальства, ходить к нему по собственной инициативе, у здешних не принято. Зато справа и слева у окон располагались два стола, за которыми сидели мужчина и женщина. Оба были одеты в форменное обмундирование и оба были офицеры. Моложавый мужик был под майорскими погонами, а женщина носила старлеевские. Видать не наигрался еще главный здешний комитетчик в оловянных солдатиков. По всему судя, небогатое на игрушки детство у него было.
— Это Корнеев, — негромко сообщил майору мой провожатый.
— Проходите, вас ждут! — так же тихо разрешил тот.
Минуту назад, важный и грозный Виктор Яковлевич теперь был совсем другим. Переступив Рубикон, то есть, шагнув через порог в генеральский кабинет, он превратился в сосредоточенного на величайшем и беззаветном желании служить, подчиненного.
Кабинет своими пропорциями приёмной соответствовал в полной мере и размерами превышал её раза в два с половиной. За дубовым столом сидел невзрачный мужик в очках и в цивильном костюме. Оторвавшись от какой-то бумажки, он посмотрел на нас поверх очков.
— Разрешите, товарищ генерал? — негромко, но очень уважительно поинтересовался рыбник-энтузиаст и, получив благосклонный молчаливый кивок, продолжил. — Принятыми мерами розыска, по одному из предполагаемых адресов был обнаружен и доставлен в Управление лейтенант милиции Корнеев Сергей Егорович! Следователь Октябрьского РОВД.
Какое-то время мужик так и рассматривал меня поверх очков из своего далека.
— Проходите, присаживайтесь! — неожиданно и непонятно, кому предложил он.
Виктор Яковлевич, уважительно обходя красную, без единой пылинки, ковровую дорожку, двинулся по сверкающему паркету к столу. А я, не понимая таких придворных тонкостей, по-плбейски пошел туда же, но по мягкому ворсу.
Подойдя к приставному столу я, по примеру своего провожатого отодвинул стул и сел.
— Что он говорит? — воспринимая меня, как неодушевленный предмет, обратился к своему подчинённому главный чекист области.
— Дурочку валяет, товарищ генерал! — вскочил со своего стула Виктор Яковлевич. — Говорит, что просто так зашел в адрес. Говорит, что задержанный Амбус пирожные любит, вот он и занес ему их. В той коробке действительно пирожные были, товарищ генерал! И Амбус этого не отрицает!
— Вы садитесь, Юрий Олегович! — разрешил Виктору Яковлевичу главный чекист. — А вы, молодой человек, что скажете? — генерал повернулся лицом ко мне, — Что вы там за цирк устроили? Вы понимаете, чем это ЧП для вас обернется?! Ранен офицер госбезопасности! Или вы надеетесь, что вам удастся остаться в стороне и безнаказанным? Так я уверяю вас, не удастся вам избежать возмездия! Мы такого не прощаем!
Эвон как! Ошибаешься, любезный! Еще как удастся. И даже, простите, товарищ, никуда вы не денетесь! Уж, если меня почти сразу привели на самый верх, значит, времени у тебя нет совсем. Иначе тебе бы меня даже не показали. Слишком уж ты велик и важен. Ну что тебе милицейский летёха! Мытарили бы вы меня и кололи в своём подвале, как хотели. А тебе только выжимки из моих показаний принесли бы. Для правильного отчета в столицу. А потом слепили бы мне дело, не важно, за что и навесили бы приговор ниже нижнего, чтоб не писал никуда жалоб. И отправили бы этапом в Тагил.
Значит, нет у меня иного выхода, как валить этого непонятного мне Виктора Яковлевича — Юрия Олеговича. Не в вульгарном смысле этого слова, а в аппаратном. Видит бог, не я эту бодягу затеял. Что-то у него ко мне личное, у этого рыбного чекиста. А значит, для меня же будет лучше, если он перестанет быть чекистом. Будучи начальником охраны какой-нибудь межрайбазы, гадить мне будет ему затруднительно. Стало быть, забываем про предрассудки и просто сталкиваем чекистов лбами. Генералу, я уверен, не захочется идти с понижением в соседнюю область. Ему проще сдать под снос вот этого двухименного.
— А я и не собираюсь оставаться в стороне, товарищ генерал! — вставать по примеру сидящего напротив меня лизоблюда, я нужным не посчитал и говорил сидя.
— Вы, я уверен, в курсе относительно семейства Левенштейн, которое недавно выехало в Израиль. Так вот, перед пересечением границы в аэропорту, Лев Борисович рассказал мне, что два офицера вашего Управления вымогали у него деньги и ценности. Угрожая, что сорвут их выезд. Поскольку, Лев Борисович был серьезно болен, то часть денег, втайне от сестры, он вымогателям всё-таки передал. Так как обоснованно опасался, что, не выехав вовремя на лечение за рубеж, он умрет от рака.
— Причем тут выезд семьи Левенштейн?! — попытался сбить меня с толку Штельман, он же Лебензон, он же Цукерман.
— Молчать, подполковник! — рявкнул очкастый, — Я слушаю! — обратился он ко мне. — Продолжайте.
— Пана Борисовна Левенштейн даже брату многого
