своем теле, сдержать напряжение не было никаких сил.
Спустя несколько недель наступила очередь для активных действий. Им пора встретиться в реальности, решил он. И от этой мысли в груди Ниршана просыпался дракон. Опустошал дерзкий все ему жилы, требуя с ревом взять в крепкие руки вишневую вьяну, способную менять пространства. Наплевать на все запреты, ласкать ее до оглушительных вздохов. Пока Максима не начнет задыхаться от жадности, не превратиться в триумфатора. Обернется в горячую богиню из робкой лапушки, будет готова оседлать его, с той усердной бойкостью, с какой экспериментировала в одиночестве. Он покажет ей, что можно с ним сделать, укажет путь к колыбели страсти, обворожит грезами, так что Максима забудет собственное имя. На губах ее будет только он сам. Он и только он.
Но до этого нужно дожить.
Ниршан лег спать, зная, что скоро будет.
Проснулся в два пятьдесят пять в темном номере, в теле вьяны. Встал. Двигалась девушка, словно танцевала. Если бы женщины знали, как очаровательна их природная грациозность, как ступают они в глазах мужчин, будто сама жизнь солнечным лучом танцует по твердой почве и вмиг оживляет ее, согревает теплом и волшебство начинается. Рождается в мужской душе бурный трепет нежности, чувств, живости бытия. Так сладки женщины в любом возрасте, способные дарить любовь.
Номер с двумя узкими окнами оказался не большим. Он распахнул ставни, выглянул наружу и улыбнулся.
Венеция.
Очень близко к нему. Следующие пять минут Ниршан осматривал обстановку, разглядывал нехитрые вещи, документы в сумке, деньги, дорожные чеки. Затем вышел в коридор, затребовал у охраны телефон, сделал важный звонок, указал координаты. Порылся в аптечке гостиницы и нашел снотворное.
Ниршан вошел в номер и выпил дозу, от которой она не проснется в ближайшие часы. Лег на кровать и закрыл глаза. Пожелал себе и ей счастливых снов и скорейшей встречи.
Кролик
За желанием погасить сухость во рту, во мне родилась попытка проснуться.
С волевым усилием удалось разлепить глаза. Я вяло уставилась в потолок. Без эмоций смотрю на разрывающийся звонками телефон. С трудом подняв руку, включила громкую связь.
— Уходи. Уходи срочно.
Не могу определить, мне сниться сон или все по-настоящему? Тревога задела сознание, и, втянув воздух, я рухнула в сладкий сон. Спать, хочется спать страшно. Кружа уносит, прежде чем, мне удается зацепится за желание выпить стакан воды.
Переставляя ноги (мои ли они), я встала. Рассогласованность отнимает все силы. Дошаталась до стола с бутылкой. Пальцы не слушаются. Только после такого облома, проявились эмоции. Это, что же твориться!? Пришлось идти в ванную, и там усесться под блаженными струями.
Воды…
Вода стекала щедрыми потоками, я сидела на дне и просыпалась. Много жидкости на себя, на одежду, на ноги и руки, голову под кран.
Легчало.
А за этим легче, разум достучался и выдал информацию. Я под действием чего-то. По инструкции нужно уходить.
Через четверть часа, нетвердой походкой я тянулась и волоклась вдоль канала.
Окружение распадается на крупные фрагменты: улица, здания стен, серый камень под ногами, всплеск воды в канале. Мое сознание и состояние духа не сочетаются с пространством вокруг.
Наконец, нужная дверь. Я звоню в звонок и почти падаю в руки чужака. Сильные мужские руки подхватывают.
— Что случилось? — его голос тихий, драматичный, низкий.
— Спать хочу.
— Они рядом?
Киваю, и в изнеможении закрываю глаза, доверяясь незнакомцу. Я падаю в самое яркое воспоминание из детства.
Все происходит на светском вечере.
Летняя ночь под мириадами звезд. Официанты подают на белоснежном фарфоре угощение, на множество покрытых скатертями столов. Они украшены красными букетами и хрустальными цветными фужерами. Играет оркестр, на танцевальной площадке кружатся многочисленные пары гостей. Они едят, болтают, смеются, пьют.
Маленький пушистик на руках дяди. Он держит крепко-крепко. Дядя большой, а заяц крошечный, меня охватывает трепет. Как же! Он раздавит его.
Нельзя.
Все любят красивое. Меня в этом убеждает множество необычайных вещей: дома, машины, женщины, предметы искусства, но не животные. Они содержатся в зверинцах или маленьких зоопарках, но даже мой отчим туда никогда не заходит. Наблюдает со стороны или из окна. Приближение арктиков к вольерам приводит к беснованию любой фауны.
В следующую секунду, мужские пальцы сжимаются. Я вижу, как!
Напряженно наблюдаю, дожидаясь, когда кролик белый с черными кружками вокруг глаз начнет моргать, кусаться, затем вытаращится, высунет маленький язычок и замрет. Может быть, издаст жалобный писк.
Меня начинает трясти, от малейшего шевеления фаланг дядиных пальцев. Я сама вытаращиваю глаза, высовываю кончик языка и теряю дар речи.
Дядя разжимает большой и указательный пальцы, животное нервно дергается. Я делаю глубокий вдох.
— Максима, испугалась подарка? — смеется мужчина, и протягивает. — Это же кролик. Зайчик.
Зайчик в половину меня ростом. Я хватаю его, радостная и счастливая от нежданной развязки. Он мой. Он спасен. Будет жить ушастый. Но везение заканчивается. Зверь дергается, лупит лапами по кружевам на оборках белого платья, рвет когтями и вырывается из моих пятилетних рук. Выпрыгивает и дает деру, вызывая общий переполох.
Я готова расплакаться. Ведь там, в парке есть собаки. Его могут поймать и убить.
— Не волнуйся, — дядя берет меня на руки и поднимает на уровень взрослых лиц.
Его пальцы гладят меня по голове и по щеке. Рука теплая, гладкая, огромная. Размазывает по пухлым щекам катящиеся слезы, пока я разглядываю дремучую темноту парка.
— Он выроет нору и будет там жить. Видела, какие у него сильные лапы?
Глаза у дядя голубые, а волосы золотые. Он носит бороду, как будто старый и это смешно.
— Так что смотри не упади в нее, когда вырастишь — зло шутит мой отчим, не в тон успокаивающим словам дяди. — Максима, где твоя нянька? Тебе давно пора быть в кровати.
Мой опекун Гуй Ли, строгий и он не такой, как дядя. Он всегда ругает меня, всем не доволен и никогда не играет со мной. У него много важных дел. Я не боюсь его, но стараюсь не попадаться лишний раз на глаза. Как говорит очередная нянька, я его сплошное разочарование и горе горемычное. Я не знаю, что это значит, но в целом не слушаю их. Он вообще не веселый. Нужно сказать, что все знакомые мне арктики, по большей части невеселые дяди.
— Я не знаю, — отвечаю я, и снова смотрю на доброго дядю.
Вообще-то, я знаю, и он знает. Но мы оба молчим и обмениваемся понимающими взглядами. Мы видели, как она ушла с одним из гостей в глубину парка. Зачем?
