Закат сегодня был тревожный, фиолетовый. Расплывался по небу, как клякса.
— Много у вас всего.
В Павловске он не был лет сто. В Пушкине — лет девяносто.
— Поживите у нас, не спешите, — предложила Надежда.
— А смысл? — буркнул Егоров.
— Можно вот в Павловск съездить. На электричке. А в Петергоф «метеоры» еще ходят. За двадцать минут, ветер в лицо! Когда теперь сюда выберетесь?
— Я вообще-то не за этим летел.
А ехидный внутренний голос поддразнил: «Да ты совсем не летел».
В комнату зашел Соколов-старший. Довольный. Обратился к Надежде:
— Подружки твои из садика звонили, благодарили. Дали им воду.
— Это все Пауль, — Надя улыбнулась и кивнула на Егорова.
— Да знаю! — радостно сообщил Владимир Афиногенович. — Молодец! Это по-нашему. По-питерски! Говорю тебе, переезжай. Может, отметим это дело?
— Спасибо, дядя Володя, — отказался Егоров. — Что-то не хочется.
— Папа, Пауль устал… — начала Надежда.
— Ухожу, ухожу…
Уваров со своими операми рванул на Пушкинскую, а Виригин подумал-подумал, позвонил Ирине, что задержится, и двинул к дому Соколовой. За рулем оперативной машины он обнаружил сильно помятого Любимова. Махнул рукой. Примостился на переднее сидение. Сзади шмыгал носом Рогов. Простудился чего-то. Все как встарь. Все на месте… Виригин закашлялся.
— Ну что, полные мы идиоты? — зевнул Любимов.
Виригин не ответил.
— Или наполовину?
— Никита Занозу искать сорвался, а я к вам, — сказал Максим.
— Значит, надула? — перебил Любимов. И слово он другое произнес — не «надула» вовсе.
— Выходит так, — согласился Максим. — Ткнула в первую попавшуюся.
— А я двое суток без сна и пищи. И Вася весь в мыле.
— Ну, извините, «прокололись», — вздохнул Максим.
— Ничего себе у вас «прокольчики»! — язвительно прокомментировал Рогов.
— Ты, Макс, совсем нюх потерял. Ладно, этот… нравственник. Но ты-то должен соображать!
Теперь Виригин думал, что должен был, конечно, соображать. На основании слов одной бессмысленной потаскухи столько народу на уши поставили…
— И болонок потеряли… — Рогов словно бы продлил вслух Максову мысль.
— Не по мне там работа, — признался Виригин.
— Мало платят?
— С этим не обижают, — Виригин признался, сколько.
Рогов лишь присвистнул.
— Тогда что? — спросил Жора.
— Не могу я халдеем быть. Тошно, — вздохнул Максим.
— Какой у нас Максим Павлович разборчивый, — восхитился Рогов. — Адвокатом не нравится, в отеле не нравится…
— Капризный! — в тон добавил Любимов.
— Как барышня.
Помолчали.
— Тут вот что… — начал Любимов. — Раньше времени не хотел говорить… Сан Саныч о тебе спрашивал, не хочешь ли вернуться. Слышишь меня?
Максим отвернулся. У него зачесался глаз.
— Егорова обрадуйте, — сказал Максим.
— Правильно… — Любимов вытащил мобильный телефон.
— Жора, ты что? — испугался Рогов. — Я же собак не нашел. Хоть еще денек. Ему же ничего не угрожает. Пусть поживет у нее.
— Тогда сам говори, — Жора передал телефон Рогову.
Немножко злая шутка, конечно, оставлять Егорова в неведении. Но он ведь на работу выйдет — тут же двадцать новых инструктажей введет. Вот только если Василий Иванович и завтра собак не найдет — будет не до шуток.
В комнате совсем потемнело. Свет включать не хотелось. Или не было сил. Чай остыл давно. Егоров чувствовал себя… пусто как-то.
— Пауль, а давайте я вас с другими подругами познакомлю.
Ей тоже было пусто, и понимала она, что говорит немножко не то. Но что-то хотелось для Егорова сделать.
— Мне других не надо.
И тут же сильно разозлился внутренне на Любимова с Уваровым. Сколько они еще проверять своих источников будут?
А тут из-за них такая женщина страдает… Ну их… Дело ясное, можно завершать операцию. Он, как старший по званию, принимает такое решение.
Егоров раскрыл рот, чтобы не торопясь рассказать Наде историю. Спокойно, от начала до конца. Она умная — поймет. Сердиться не будет.
И тут зазвонил телефон. Егоров яростно нажал на кнопку приема.
— Хеллоу. Ху из ит? Я… Я…
Надежда все же решила включить свет. Зажгла уютный торшер у дивана. Силуэт стоящего у окна Егорова высветился — и Вася Рогов сразу увидел и узнал знакомую фигуру. Еще раз представил, как будет с ним объясняться… Нет, только не это. И выпалил как из автомата:
— Никита с источником встретился. Там серьезные люди. Все железно. Они опасны. Будьте бдительны. Если что, мы рядом.
Любимов, зевая, завел мотор.
— Поехали спать.
Егоров так и застыл с трубкой в руках. Проследил бессмысленным взглядом за какой-то машиной, медленно выехавшей со двора. Не заметив, как она похожа на знакомый оперативный автомобиль.
«Они опасны». Надежда опасна? Папаша ее смешной опасен?.. Бред.
Бред, ставший явью.
Сергей Аркадьевич в этот момент не боялся опасности. Он был готов встретиться с ней лицом к лицу. Готов был к схватке. В конце концов, он милиционер, хоть и штабной. Опасность входит в правила игры. (За плохие «цифры» убить могут.)
Он боялся другого: потерять то, что… То, что не успел найти.
Егоров медленно повернулся к Надежде.
Попытался найти на ее лице следы порока. Полные губы, казалось, таят коварную усмешку. Светлые глаза скрывают хладнокровную жестокость. Ямочки на щеках — изощренная маскировка.
Интересно, а у него-то самого что происходит с лицом?
Ничего хорошего, судя по взволнованному голосу Надежды:
— Что-то случилось?
Ночью, борясь со сном, прислушиваясь к каждому звуку за дверью, Егоров думал… Бог знает, что он думал.
Что человек мог оступиться — и его (ЕЕ!) можно образумить.
А если он (ОНА!) оступилась уже настолько, что надо наручники надевать…
Что же, ведь можно сбежать вместе.
Далеко-далеко.
В Африку…
Сергей Аркадьевич все же уснул. И видел он во сне крокодила. И крокодила этого — не понимал.
Что видела во сне овчарка по кличке Шериф, никому неведомо. Видимо, что-то приятное. Во всяком случае, у пса было отличное настроение. Коротко, будто для формальности, он нюхнул уже хорошо знакомые попоны и припустил, как стрела. Рогов и Семен едва удерживали длинный поводок.
